ГРОЗА 9 ИЮЛЯ
«Средь лицемерных наших дел и всякой пошлости и прозы» захочется книги чистой, высокой, благородной. Чтобы обдала она забытым, мальчишеским. И я в третий раз сел за «Туманность Андромеды» Ефремова.
«Теперь вся сила Земли, вся её энергия, получаемая с тысячи семисот шестидесяти могучих электростанций, перебросилась на экватор, к горе пятикилометровой высоты. Над её вершиной заклубилось разноцветное сияние, сгустилось в шар и вдруг устремилось вверх, точно копьё в вертикальном полёте, пронизывающее глубины космоса. Над сиянием встала тонкая колонна, похожая на вихревой столб – смерч. По столбу струилась вверх, спирально завиваясь по его поверхности, ослепительно светящаяся голубая дымка».
Земля, с очаровательной Ведой Конг, готовилась обратиться к Великому Кольцу…
Свет настольной лампы как будто засветил в несколько раз ярче. В комнате стремительно стемнело. Суровый ксилофон грома заперебирал молоточками по небу, сверкнуло, и началась редкая, страшная и восхищающая силой гроза, нечастая в наших местах. Ксилофон превратился в ровный, не прекращающийся полчаса грохот японских барабанов. Молнии непрестанно выбеливали мрачные полотнища неба. В коротких паузах всё пространство деревни подрагивало бледно-зелёным, а при вспышках из мрака вставали белые, жутковатые скелеты бараков, изб, сараек. Тайная архитектура ночи обнажалась на миг и гасла. Молнии являли себя то длинными, ярко-водянистыми полипами, то обнажали кровеносную систему неба во всем его ювелирном могуществе и красоте, то бросались с севера на юг сверкающими рогатыми головами, то холодно-фиолетово молча вонзались в землю… Но чаще полыхала мертвенным опалом исподняя рубаха белой ночи. Её хлопки были удивительней самих молний. А когда бледное полотно белой ночи прошивалось одновременно крупной стёжкой молнии, было вовсе весело, страшно, хорошо… И хотя окно в комнату на время было закрыто, невольно было тревожно за глаза – так жёг зрение это непрерывный трепет искусственного дня среди ночи. Я смотрел в окно и чувствовал спиной, с какой очевидностью проступает в кабинете каждая вещичка, будь то медный варган, томик Ростопчиной, колки гитары, часы с зелёным циферблатом…
Глаза стали уставать. Шумел дождь. Ветер стихал. На востоке светлело. Я вернулся к книге.
«По знаку Дар Ветра Веда Конг встала на отливавший синим блеском круг металла перед экраном. Невидимые лучи падали мощным каскадом сверху и заметно углубили оттенок её загорелой кожи. Беззвучно работали электронные машины, переводившие речь Веды на язык Великого Кольца. Через тринадцать лет приёмники планеты тёмно-красной звезды запишут посылаемые колебания общеизвестными символами, и, если там говорят, электронные переводные машины обратят символы в звук живой чужой речи».