Двор у нас по большей части – вдовий.
Не нашлось на всех мужских любовей:
кто на фронте сгинул, кто в тюрьме,
кто погублен в пьяной кутерьме.
На этапе оттепельных новшеств
не казалась жизнь скучней и горше
полубеспризорной ребятне
в полуголодающей стране.
Сверстников моих, надеюсь, помнят
стены милицейских детских комнат,
где порой удерживали нас
от страстей излишних и проказ.
Участковый наш Татарашвили
вразумлял в «макаренковском» стиле –
он репрессий лишних избегал,
находя в шпане потенциал.
Как всегда, на нём смотрелся ловко
синий китель с красной окантовкой.
Прожигала мозг не только мне
кобура на поясном ремне.
Слух ходил, что сам товарищ Сталин
к нам его в милицию приставил,
и они, и это – не брехня,
чуть ли не какая-то родня.
Боль с добром смешалась в том грузине -
вся семья погибла на чужбине.
Городской форпост борьбы со злом
жил в соседнем доме, за углом.
Он, Татарашвили, был мальчишкам
как отец и, может, даже слишком
справедлив и экономно строг -
скольких спас, не дав попасть в острог!
Приближаясь к жизненному краю,
подводя итоги, понимаю -
для людей, чьи помыслы чисты,
ничего нет выше доброты.
Только вряд ли памятью почтили
участкового Татарашвили
в райотдельском Красном уголке
в неродном уральском городке.
Но остались, временем помяты,
пацанята из шестидесятых,
и не гаснет лучезарный свет
тех далёких оттепельных лет.