Всё вертится без хруста, без усилия,
как будто смазано любовью.
Обыденно шуршат у изголовья
недоказуемые крылья.
И тельце шибко, радостно летит,
не вписываясь в повороты,
нагуливая аппетит,
не ведая иной работы,
себя познанию отдав
и жизнью "жизнь" поправ,
уже владея тайной счастья,
движения, деепричастия.
Потом из клинописи шрамов,
из пятен на коврах и пыли книжных полок
восстанут очертанья древних храмов
и сотворится археолог.
Но большее всегда бесследно просияло,
просеялось сквозь сито:
лишь то и было, что осталось скрыто;
лишь то и есть, в чём нет материала.