ВАСИЛИЙ БАБАНСКИЙ
ПРОЛОГ
На площади перед театром
С утра толчея и галдеж.
У касс суетливо – азартно
О чем-то шумит молодежь.
Еще бы! Невиданный случай:
С концертом в шахтерский Донецк
Приехал тот самый, хрипучий,
По слухам, – опальный певец.
Опальный, а значит гонимый…
О, эти два слова подчас
Синонимы слова любимый.
Народ милосердный у нас.
Но как притягательна жертва!
Вон сколько наехало… Страсть.
В театре за час до концерта
Уж яблоку негде упасть.
И тем, кто сегодня не в зале,
Услышать певца не дано.
Они все у выхода ждали,
Чтоб взять хоть автографы.
Но…
Еще у певца от оваций
навязчиво ныло в ушах,
К нему за кулисы прорваться
Успели директоры шахт.
И вот уже штатс-генералы,
Согнав сановитость с лица,
Стоят перед бардом усталым,
Вовсю аллилуйя певца.
– Вот это по-нашему, в точку!
– А главное, всё – в новину.
– Ну, врезал, едри его в почку,
Про золото.
– А про войну!?..
– По власти прошелся без страха.
Выходит, есть суд и над ней …
– А как вам намек на жирафа,
Которому сверху видней?
– Про баб лишь, браток, маловато.
Всё больше про нас, вахлаков…
По скулам певца угловатым
Катались узлы желваков.
И гомон хвалебный все таял,
А вскоре и вовсе умолк.
В кругу орденов и медалей
Стоял он, как загнанный волк.
Но странно: внутри того круга
Звучал не враждебный мотив,
А скрытый, как ласковость друга,
И чуть грубоватый интим.
Он рвал этой близости нити,
Смежив отстраненно глаза:
«Устал, мужики. Извините.
Что мог, я со сцены сказал».
– Устал он... Подумаешь, новость.
А ты к нам в забой походи!
И все обернулись на голос
Владельца Звезды на груди.
Крепыш, выше среднего роста,
Пучок седины на висках.
Ба, это же сам Белохвостов –
Затейщик, каких поискать.
Мужик в генеральских погонах,
Чуть сыпок, но статен собой,
Он сам начинал коногоном
И знал, что такое забой.
Отменной горняцкой закваски,
Крутой матерщинник, вожак.
Дрожали шахтерские каски
От ругани в три этажа.
Держал для разъезда пролетку,
Хоть «Волги» менял, что ни год,
И за голенищами плетку
Носил, устрашая народ.
Но все же при нраве суровом
От горьких в забое утрат
Умел он уветливым словом
Пронять кого хошь до нутра.
При этом с талантом актера
Менял, не теряя лица,
Тяжелое слово шахтера
На тонкую речь хитреца.
Вот он на средину выходит
Косым, плутоватым шажком:
– Тут дело такое, Володя…
Позволь-ка шепнуть на ушко.
И он наклоняется к барду,
Слегка притянув за рукав,
И шепчет о чем-то азартно,
Хоть голос покорно - лукав.
– Хотелось просить бы, не горбясь,
Но тут, брат, не личная блажь.
Челом бьет директорский корпус:
Ты спой нам особо, уважь.
– Челом бить не надо. Пустое, –
Взгляд барда по лицам скользит, –
– Заказ ваш недешево стоит.
Ведь это уже – эсклюзив.
– Не нищие вышли на сцену.
Гляди, как отъели зады.
Смелей называй свою цену.
– По тысяче с носа. – Лады!
И вот уже чья-то фуражка
Мелькает околышем вниз.
Лишь шорох хрустящих бумажек
Гуляет в тиши закулис.
– Готово! Сквалыжников нету,
По чести сложились «носы», –
И шалый директор поэту
Вручает две пачки «косых».
– Вот тут от меня и от шахты,
А здесь, что собрали на круг.
Теперь уже в наших руках ты,
Знай: нету надежнее рук.
Тут бард от души рассмеялся:
– Ну, это, положим вопрос,
Кто в чьи теперь лапы попался
И кто кого держит за нос.
Измотан я был не смертельно,
Но чтоб откреститься от вас,
Цену загибал запредельно,
О чем сожалею сейчас.
Простите, я выглядел мелко,
Торгуя стихами в залог.
Но сделка и в Африке сделка.
Не взяли бы только налог.
– Могила! – сказал Белохвостов, –
Ведь ты у шахтера в гостях.
Мы знаем: живется непросто
Тому, кто не служит властям.
Ты правдой о горнорабочих
Пронял до печенок Донбасс …
Да что ж мы тут лясы все точим?
Ты спой нам про нас еще раз.
И тертый чиновный ловчила,
Приобняв за плечи певца,
Выводит, держась за перила,
Со сцены под своды крыльца.
А там – театральная площадь.
Сквозь изморозь – сполохи фар.
Стоит сиротливая лошадь,
Навстречу им выструив пар.
– Притопали. Сборы недолги.
Прошу в экипаж к старику.
В пристяжке мордатые «Волги»
Стоят уже все начеку.
И вот уж ни шатко ни валко,
Сверкая ободьями шин,
На шахту «Холодная балка»
Уходит колонна машин.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«Идет охота на волков, идет охота»…
Он вдруг умолк, как задохнулся на бегу
Иль напоролся на невидимое что-то.
Сказал осипло:
«Это – не смогу».
И тишь повисла в комнате, как вата,
В нее неспешно голос струн стекал.
Лишь у кого-то звякал виновато,
Дрожа на блюдце, выпитый стакан.
Его накрыл ладонью кто-то нервно,
Как будто тем пред гостем извинясь.
Пытаясь жестом вежливым, наверно,
Восстановить утерянную связь.
Но гость молчал. И, вглядываясь в лица
Сидящих за столом директоров,
Решал, что лучше: встать и извиниться,
Иль заявить, что просто нездоров.
Они сидели сдруженно и тесно,
В своем кругу, хоть круг и неширок :
Тринадцать боссов угольного треста
Да гость случайный – автор этих строк.
Ох, этот гость! Частенько он – Иуда.
Его всегда смущало слово «гость».
Коль не сказали, кто он и откуда,
Без Комитета (1) тут не обошлось.
(1) Комитет. – Государственный комитет гозбезопасности СССР
Щеку поэта сводит нервным тиком:
«Ай да страна! Житья от шпиков нет».
Что ж он со сцен себя изводит криком:
Мол, в доску свой я, мол, не диссидент.
Но вот – не верят. Ну и дьявол с ними.
Что гость ОТТУДА – свыкнуться пора.
Ему б лишь ЭТИМ не подставить спину
И отработать честно гонорар.
Вон как глядят-то барственно-хозяйски
И ждут, что будет, выдержку храня.
Так стая серых молча ждет развязки,
Зажав в кольцо уставшего коня.
Хотя … Постой, какие к чёрту волки!
Ведь он и сам на жертву не похож.
Но отчего-то струны, как иголки,
Вонзились в пальцы, просто невтерпеж.
Ну да, конечно! Песня-то с намеком,
В ней не по волку бьют из винтаря,
А по нему – прицельно и жестоко.
Ведь волк – он сам. А эти – егеря.
Но как же часто жизнь меняет роли …
Он изучил все промахи зверей
И за флажки всегда уйдет на волю,
Оставив с носом псов и егерей.
… Он снял со струн прокуренные пальцы,
Потер щетину крепко, по-мужски.
– Ну что вам волки – серые скитальцы?
У вас свои запретные флажки.
И стол ожил, качнулся влево-вправо
И загудел неслаженно, вразброс:
– Уж это точно!
– Как приметил! Браво!
– Да ты, брат, с перцем!
– Стреляный …
– Непрост …
Встал Белохвостов:
– Слушай-ка, Володя!
Мы не Пилаты, ты – не Иисус.
Нас не смутила песня об охоте.
Ее и так мы знаем наизусть.
У нас свои запреты и оковы
И в наши души кто только не лез.
Любой из нас, как серый, офлажкован:
Кто прокурором, кто – ОБХС(1).
(1) ОБХСС. – Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности
Но есть над всеми егерь и покруче.
Вот ты о нем, избави Бог, не пой.
Побереги себя на всякий случай.
И спой-ка нашу, – ту, что про забой.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
«Взорвано,
Уложено,
Сколото
Черное
Надежное
Золото»
… Строки, до боли знакомые,
Голос – надтреснутый бас
Остро вонзаются в комнату,
Будто вгрызаются в пласт.
Гриф обнимает он ощупью,
Круглой подковой – спина.
С виду – фигура забойщика,
Перед которым стена.
Взмах над гитарой, – и сходу он
Резко отвел локоток,
Словно бы в жилу породную
Острый навел молоток.
Вот под щипками – ударами
Пласт, им обрушенный, лег …
Пел он под стоны гитарные,
Будто рубил уголек.
И перед нашими взорами
Мрак преисподней вставал.
Черное золото. Черное …
Уголь и кровь – пополам.
Вслед за словесною замятью
Вмиг оживало былье.
Каждый в закраину памяти
Что-то упрятал свое:
Мат вперемешку со стонами
От тесноты и жары.
Темные норы кротовые,
Дух изопревшей коры.
Лица, надзоркой размытые.
С рельсов сошедший вагон
И с головою разбитою
В луже крови – коногон.
Кто-то припомнил по случаю
Невероятный каприз
Доли забойщика Кучера
С шахты «Наклонная – бис».
Он под завала раскатами,
Чуя погибель нутром,
Руку, пластами зажатую,
Сам отрубил топором.
…Сказы и были шахтерские,
Сколько там крови и бед!
Штольнями тысячеверстными
Тянется горький их след.
Только на шахтах замечено:
Будь здесь любая беда,
Вслух о смертях и увечиях
Не говорят никогда.
Здесь и в поминки, по малости
Выпив в кругу на «коня»,
Горю, равно как и жалости,
Не поддавался горняк.
Но, и напившись мертвецки, он
Пел, на кулак опершись,
Песню про степи донецкие,
Тост повторяя «За жизнь!»
Вот и сейчас, в этой комнате
Под энергический бас
С первым припевом о золоте
Что-то менялося в нас.
Ясно, лучисто – как в юности –
Преображались глаза.
В них – вместо хмурой угрюмости –
Вдруг загорался азарт.
Видано ль? Баловень публики,
Полуопальный поэт
Хоть и за кровные рублики
С ними почти tet – a – tet.
«Взорвано,
Уложено,
Сколото …»
Парень, гляди-ко ты, наш.
Словом весомым, как молотом,
Лупит, нащупав кливаж. (1)
(1) Кливаж. – Трещина в горной породе, нащупав которую, забойщик легко
обрушает пласт.
Вы, мол, кромешные дьяволы,
Чрево терзая Земли,
Шарик, как мяч, продырявили,
А залатать не смогли.
Божьего страха не чувствуя,
С адом на самой меже
Роете Землю без устали,
Чтоб не копаться в душе.
Да и кого это трогает,
Мрачно там или светло.
Живы одной вы тревогою:
Дать только б людям тепло.
«Взорвано,
Уложено,
Сколото …»
Ритму стиха в унисон
Кровь, как горячее золото,
Бухает гулко в висок …
Но уже в мелкое крошево
Хриплый рассыпался бас.
Будто бы в лаве заброшенной
С шорохом сдвинулся пласт.
И в наступившем молчании
В диво себе самому
Кто-то утробным мычанием
Выдал протяжное «У – у – у!»
Вслед ему стол завороженный
Охнул. Да так глубоко,
Что даже люстры вдруг ожили
Звонами под. потолком.
– Здорово! Песня – фартовая.
– Верно, что мы ради всех
Уголь ворочаем тоннами.
– Выпить за это не грех.
Тут же застолье матерое
Вмиг обступило певца:
– Дерни, дружище, с шахтерами …
– Водочки или винца?
Но, искривясь от смущения,
Гость покраснел до ушей:
«Временно на излечении.
Питух был. И вообще …
Есть у эстрадников правило:
Принял на грудь – так не пой.
Сцена для нас то же самое,
Что для шахтеров забой».
– Ну, не блажи ты про старое!
Друг ты нам или не друг? –
Бард отмахнулся гитарою,
Как от назойливых мух:
«Я ж вам про игрища с Бахусом
Выдал свой стыдный секрет.
Вы вот скажите: под градусом
В лаву спускаетесь? Нет?
То-то же. Здесь я работаю,
Значит, хмельным не дурю.
Пейте, гуляйте с охотою,
Я же пока покурю».
И, поманив меня, быстро он
Вышел за дверь из игры.
Вслед ему пробочным выстрелом
Хлопнул шампанского взрыв …
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)