Это был лучший год:необузданный, дерзкий, фартовый,
наступавший на горло, потом отпускавший летать.
Ты спешила куда-то в варёнках и мыльницах клёвых,
слепо дождь моросил и тебя не старался догнать.
Босяки с Гидростроя сезон открывали купальный,
пробивались фонтаны, а в летних крутили кино.
Разномастность Сенного и сдержанный шик Театральной –
всё как будто вчера, только как это было давно.
Город жил и играл, он дарил настроенье и краски,
заземлялись мечты и росли этажи в облака.
Ты носила от солнца очки, от предательства – маски,
и скрывала порезы на сердце, и швы на руках.
Ты любила «Пинк Флойд», собирала слонов и подковки,
не ломала комедий, совсем не умела решать.
Чебуречный приют, запах лип и корейской морковки...
ты хотела дышать, и ошибки свои совершать.
Я ни звал, ни просил, знал уловки других( и не мало)
но от этой одной шевелились в груди мотыльки.
С ней гулял до утра где-то в дебрях второго вокзала,
и о северный мост разбивались мои башмаки.
Одинокость бистро и кофеен болотная заводь,
ветер сказки листал, нежной тяжестью бредил баркас.
Я, как ржавый топор, никогда не учившийся плавать,
падал камнем на дно в изумрудность насмешливых глаз.
Ты вернуться клялась, ускользая дорожкою лунной,
повторявшимся сном, или трелями птах по весне.
В том далёком году ты осталась красивой и юной...
поседевший плейбой снова счастлив с тобою во сне.
Там беснуется дождь, тротуары корёжа ручьями,
и хохочет гроза, и озоновый хочет пробить.
Ты, как прежде куда-то спешишь, ты приходишь ночами.
В том далёком году...
мне б тебя только остановить.