РЕЦЕНЗИЯ НА РОМАН ЭНТОНИ БЁРДЖЕССА
«ЗАВОДНОЙ АПЕЛЬСИН»
a clockwork orange and orangeclock work
В череде романов-антиутопий второй половины XX века одним из наиболее ярких произведений зарубежной литературы является роман Энтони Бёрджесса «Заводной апельсин». Всемирную известность книге принес культовый фильм Стэнли Кубрика, который выпустил в прокат свое скандальное «жестокое детище» в 1971 году — спустя девять лет после выхода в свет книги. И забегая вперед, следует сказать, что режиссерское видение экранизации далеко не всегда совпадает с идеей автора книги, и самый универсальный выход из подобного положения — ознакомиться с оригиналом. «Заводной апельсин» — не исключение из правил.
Шестидесятые XX столетия — не только время расцвета рок-музыки и авторского кино, сексуальной революции и зарождения хиппи, но и период, когда весь мир находился в опасности и постоянном напряжении. Год выхода «Заводного апельсина» в печать — 1962 — отметился в истории серией авиакатастроф, массовыми забастовками, неудавшейся попыткой ядерного взрыва США в космическом пространстве, землетрясением в иранском остане Казвин, унесшим жизни свыше 12 тысяч человек, йеменской революцией, а, главное, карибским кризисом, поставившим весь мир на грань ядерной войны. Вполне естественно, что общественные настроения и тенденции нового политического сознания повлияли и на художественные произведения того времени. В шестидесятые в Британии была популярна теория радикальной медикаментозной коррекции психического восприятия заключенных — особо опасных преступников. Ощущая риск того, что государство способно бесконтрольно вмешиваться в жизнь общества посредством врачебной практики, Энтони Бёрджесс чувствовал необходимость в ответе системе и в предотвращении ее введения.
Бёрджесс приступил к работе над «Заводным апельсином», когда ему было сорок пять лет: после обнаруженной опухоли мозга, по прогнозу врачей, ему оставался год жизни. Это событие послужило поводом начать писательскую деятельность, и за четыре года он создал одиннадцать романов.
Главный герой «Заводного апельсина» — пятнадцатилетний Алекс ДеЛардж — воплощение жестокости и вседозволенности. Венцом его юношеского максимализма становится насилие и безраздельная власть, несмотря на то, что орудует он вместе с уличной бандой. Являясь ее главарем, Алекс желает оставаться абсолютным лидером, пресекая любые попытки его друзей поравняться с ним в правах. Его кредо — «насилие как высокое искусство». Он умен и харизматичен, его не интересуют морально-этические нормы общества до тех пор, пока речь не заходит о второй неукротимой страсти — любви к классической музыке. Будь то «Юпитер» Моцарта, «Бранденбургский концерт» Баха или же струнный квартет Бердмана — и безжалостный мир насилия вновь открывает свои двери для Алекса; музыка превращается в активатор механизма действия для изощренного тиранией мозга юноши. Но для Алекса ничто не сравнимо по силе красоты и воздействия с Девятой симфонией Бетховена. Тот репертуар, что подбирает Бёрджесс для своего героя, то, как автор использует метафоры, обращаясь к музыке посредством литературного слова, наводит на определенные мысли о его музыкальной образованности. Берджесс был не только писателем, журналистом и литературоведом, его менее известной, но вовсе не тайной творческой стороной действительно была музыка, и по подсчетам исследователя его биографии Пола Филипса, перу Бёрджесса принадлежит около 175 музыкальный композиций — от простых мелодий до симфоний и опер. Глубокие знания литературы, музыки и языков (писатель владел семью языками: русским, немецким, испанским, итальянским, валлийским, японским и родным для него английским) позволили создать особый прием, активно используемый в романе и делающий его за счет этого уникальным, — вымышленный язык, арго под названием «надсат». При беглом прочтении первых страниц романа складывается впечатление, что тот язык, на котором Алекс начинает свое дневниковое повествование (а оно неизменно ведется от первого лица) — далеко не для эрудитов и интеллектуалов. Наоборот, язык книги прост и современен, но чтение значительно усложняет ввод заведомо искаженных и слов, записанных латиницей, по типу malltshipalltshik, tsygarki, все putiom и прочее. Бёрджесс в своей автобиографии объясняет это тем, что «заимствования из русского языка вписываются в английский лучше, чем слова немецкие, французские или итальянские». Владимир Бошляк, занимавшийся переводом «Заводного апельсина», известный также по русскоязычным адаптациям произведений Фолкнера, Боулза, Стайрона и многих других, в примечаниях к книге высказывает свою точку зрения, что Берджесс в «надсате» использовал русский язык из политических соображений, выдвигая гипотезу, что вражда идет из России, которая на тот момент считалась «империей зла». Однако, сам автор опровергал подобную версию, он желал создать качественно новое с лингвистической точки зрения литературное явление, учитывая неповторимость и самобытность русского языка.
Название «Заводной апельсин» (A Clockwork Orange) роман получил от выражения лондонских кокни — обитателей рабочих кварталов Ист-Энда: странные вещи они называли «кривыми, как заводной апельсин», и Энтони, семь лет проживший в Малайзии, знал, что на малайском языке слово «orang» значит «человек», в то время, как в английском языке «orange» — апельсин.
Смысловая концепция автора в романе складывается из нескольких составляющих: его интеллектуального, эмоционального, оценивающего и социального самоопределения, выраженного не всегда посредством действий самих героев, но считываемого между строк. Внутритекстовые коммуникации романа таким образом вписываются в широкий социально-культурный контекст. В «Заводной апельсине» можно выделить две главных смыслообразующих черты — автобиографичность и параллелизм с романом Достоевского «Преступление и наказание». Вполне возможно, что Бёрджесс избрал для своей сатирической антиутопии форму трехчастности неспроста, тем самым отсылая читателей к нетленной классике эпохи Возрождения — «Божественной комедии» Данте. Алекс проходит три этапа: в первой главе это мир ночных потасовок с ограблением лавочек, нападением на беззащитных, изнасилованием и другими преступлениями («Ад»), во второй — гостюрьма Уандсворт 84-ф, где Алекса отныне зовут не иначе как номер 6655321 («Чистилище»), а в третьей — его возвращение в прежний мир, но с нарушенным после лечения габитусом и запрограммированностью на полное безволие («Рай»). Один из ярких эпизодов книги — проникновение банды в загородный коттедж под названием «Дом» и нападение на семью Ф. Александра — писателя-оппозиционера, которого они калечат, и чью жену поочередно насилуют. Для неподготовленного читателя книга действительно может показаться не просто неприятной, а гнусной и отвратительной. Также следует понимать, что до некоторых произведений нужно в прямом смысле «дорасти», и подобные произведения написаны не для аудитории «младше восемнадцати» (однако на издании присутствует пометка «16+») в качестве настольной книги. Данный эпизод — реальная история из жизни Бёрджесса. Его жена Луелла Ишервуд Джонс была изнасилована и избита четырьмя американскими дезертирами-неграми, в следствии чего она потеряла ребенка во время беременности, и не в состоянии оправится от личной трагедии Луелла скончалась, — постоянное употребление алкоголя привело к циррозу печени. Второстепенный герой книги, Ф. Александр, занятый написанием романа «Заводной апельсин», — alter ego Бёрджесса и, возможно, даже самого Алекса в будущем.
Книга обретает интертекстуальный полифонизм за счет перекличек и открытых реминисценций с Достоевский. Неправильно полагать, что «Заводной апельсин» написан как пародия на «Преступление и наказание», также не следует их сравнивать с точки зрения художественного языка — это совершенная другая авторская стилистика и посыл, иные задачи и функции. Но философская подоплека и синхронная интеграция в романе Бёрджесса очевидны. Во-первых, сама идея наказания и обновления человека, во-вторых, центральная тема — об «обыкновенных» и «необыкновенных» людях, вседозволенности и исключительности, а следом — все отдельные категории. Например, категория сна. Достоевский использует сюжеты снов, передавая внутренние ощущения и противоречия Раскольникова: про забитую клячу, смеющуюся старуху из царства мертвых, египетский оазис и мировую язву, несущую человеческому роду мучения. Бёрджесс использует этот прием по-своему: Алексу снится сон, будто он терпит унижения от Джорджика, перед ним «восстает сам Людвиг ван с litsom громовержца», и совсем абсурдное сновидение, где Алекс играет в оркестре на фаготе, который является неотделимой его частью. Родион оказывается на каторге, Алекс — в гостюрьме. Оба героя с противоположными качествами, сближает их страх разоблачения. «Наполеоновское» сознание Раскольникова раскрывается у Бёрджесса через музыку. Алекс не представляет жизни без Девятой симфонии Бетховена — его кумира и вдохновителя, и особенно четвертой части — «Оды к радости», воссоздающей образ борьбы и победы. Дело в том, что Третью «Героическую» симфонию Бетховен первоначально посвятил Бонапарту, но из-за разочарования в его политике, он вычеркнул имя полководца из партитуры. Симфоническая музыка Бетховена, на мой взгляд, — это завуалированная отсылка к исключительности героя. В десятилетних девочках — Марточке и Сонеточке — Бёрджесс интерпретирует портреты желтобилетной Сонечки Мармеладовой и ее сестры по кресту Лизаветы. Никчемная злая «вошь» — старая птица-кошатница, убитая Алексом; если заботы о родных Раскольникова берет на себя Разумихин, то в романе Бёрджесса родителям Алекса помогает занявший его комнату квартирант Джо; также в обоих романах присутствуют эпизоды, связанные с библией. Бёрджесс родился и вырос в католической семье, поэтому религиозные проблемы свободы воли интересовали его с самого детства. Одним из его тезисов было то, что все люди грешны, но каждый из них способен сделать выбор в пользу добродетели. Священник из гостюрьмы обращается к Алексу со словами: «Весь вопрос в том, действительно ли с помощью лечения можно сделать человека добрым. Добро исходит изнутри, номер 6655321. Добро надо избрать. Лишившись возможности выбора, человек перестает быть человеком…» Эти слова выражают и гуманистическую позицию автора, и заключают в себе сверхзадачу «Заводного апельсина». Утратив свободу выбора и воли, приняв навязанные чуждые рефлексы, невозможно спасти мир от зла, «насилие будет по-прежнему порождать насилие», круг замкнется и «заводным апельсином» будет уже не один заключенный, а весь мир:
«В юности каждый из нас похож на такую malennkuju заводную shtutshku… и отец не сможет остановить своего сына. И так по кругу до самого конца света — по кругу, по кругу, по кругу, будто какой-то огромный великан, какой-нибудь Бог или Gospodd все крутит и крутит в огромных своих ручищах voniutshi griaznyi апельсин».
Но юность, как известно, проходит, и человек с годами меняется. В эпилоге Алекс осознает, что пришло время остепениться и завести семью, ведь когда-нибудь у него тоже родится сын, который повторит ошибки его молодости, но пройдет собственный путь. В книге этот вывод есть, в фильме — нет. Кубрик умышленно не включил эпилоговую часть книги в фильм, пустив тем самым сценарий на самотек и лишив «Заводного апельсина» первоначальной художественной и смысловой ценности, из-за чего произведение было воспринято аудиторией как «гимн насилию».
Могло ли все это случиться в реальной жизни? Вполне вероятно. Роман Энтони Бёрджесса нельзя оценивать с позиции «нравится / не нравится», эта книга способна изменить взгляд на мир и позволить увидеть его под другим углом. Несмотря на обилие деспотической атмосферы и многочисленных сцен насилия, мораль в романе несомненно присутствует. Проблема права выбора поныне злободневна и актуальна. Бёрджесс оставляет это право за нами.
Маргарита Мендель
частный журналистский проект notes Musica opus