Жарило холерное то лето
Тридцать первого, пекло, что было сил.
Ах, какое счастье для поэта:
Он жену, как божество любил.
И блаженство только начиналось,
Что гостило в их семье шесть лет.
Царственная пара не встречалась,
В камер-юнкеры не жалован поэт.
Чудо-женка, чистая мадонна,
Дома с книгой, не представлена двору,
И судьба к поэту благосклонна:
Радости простые поутру
В дом являла скучной чередою:
Плаванье, на завтрак варенец,
Из крыжовника варение с водою,
Что же больше мог желать певец?
Век бы жить без тещи, экипажа,
Пешие прогулки вечерком;
И совсем не нужно эпатажа,
Чтоб жена входила в модный дом,
Чтоб блистала в нем звездою и загадкой –
Ей ли, ангелу, все взоры услаждать?
Не было б потребности несладкой
Честь свою и честь жены спасать.
Что же делать? Что случилось, то случилось;
Ход истории назад не повернуть.
Лето тридцать первого лучилось,
Терном весь увитый начат путь.