Он больше двух месяцев не выходил к морю… Конечно, в сравнении с тем, что уже не ходил в него чуть более шести лет, если не считать прошлогоднего катания на катамаране с внуком по любимой бухте Омеге, срок просто никакой. Но видеть лазурь из окна дома и не подходить к ней, видеть, как две синевы у горизонта скрещиваются (помня песню В. Высоцкого «Гимн морю») и не постоять у начала моря, это было просто мучительно больно. Крабы, высохшие на груди старого морского волка, раздражали не только морскую Душу… Всем сердцем он рвался к голубому простору в течение всего карантина, не позволяющего вдоволь насладиться живительным, просоленным воздухом, пахнущим романтикой дальнего плавания.
Разве можно сравнить ночной и дневной бризы, находясь даже в каких-то жалких пяти минутах ходьбы от моря, распахнув настежь все окна своего последнего десятиэтажного железобетонного приюта? Пыль дорог, выхлопные газы чудовищного количества автомобилей, наконец, ненавистный запах шашлыка, так сказать с дымком от ковид-десидентов, не признающих никаких правил изоляции, всё это не могло не тревожить его, привыкшего к той свободе, которую дала профессия моряка в сравнении с другими. И пусть за время странствий по морям и океанам он, образно говоря, сросся с кораблём, был к нему прикован, принайтован, привязан настолько, что просто не мог представить, что когда-нибудь придётся от всего того отрываться по живому с болью и кровью… Сейчас он вдруг осознал, что может быть и так, когда под страхом смерти от неведомой болезни приходится лишаться не только моря вприглядку, но и самого того, привычного воздуха, насыщенного запахами морских водорослей и многим тем, что и не передать словами. Того самого, без которого совсем невмоготу.
Что тогда уже говорить о его маленьком семилетнем внуке-тёзке Вовчике, "паровозике, тянущим за собой целый поезд генов родственников", прожужжавшим всем уши о том, как очень сильно хочется потрогать листики...
И снова тёзка Высоцкий пел в его голове: «Всему на свете приходят сроки, а соль морская въедлива, как чёрт». Слова этой песни всегда жили в нём с тем самым пророчеством, что стало понятно только после списания на берег «подчистую» и с которыми приходилось волей-неволей соглашаться.
Но это всё, выше описанное, было вчера и кануло почти в Лету. Во всяком случае так казалось, так хотелось, чтобы казалось.
Автомобиль с громкоговорителем на крыше, проезжающий мимо, вещал сегодня приятным женским голосом, не запрещающим выходить на улицу, но рекомендующим продолжать дышать... пылью ненавистных ковров в четырёх стенах порядком надоевшего дома, их крепости. Да куда там. Они с внуком наперегонки, вприпрыжку, насколько позволяла эпидобстановка и отвыкшие от пешеходной нагрузки суставы, мчались к зелёной от водорослей воде. Оба в масках, перчатках… Ненавистные ласты, которые можно было склеить за время карантина, остались дома… Оба, не сговариваясь, стараясь перекричать шум набегающих волн, кричали: "Здравствуй, море!"