Между исповедью и заповедью
1.
Это было в тысяча девятьсот восемьдесят шестом
году, в середине зимы: ожидание встречи
долгое, как с разбега прыжок с шестом:
результат вознесёт или покалечит?
Получилось удачно.
Двадцать лет безупречных:
ни ссор, ни размолвок, ни мелких обид.
Я абсолютно уверена:
двадцать лет – это вечно,
и в ближайшей вечности эта связь не сгорит,
не засохнет при полном отсутствии писем,
и Вселенная не сожмётся
до краткости телефонных звонков.
Мы вдвоём, при обоюдной хитрости лисьей,
отношения вяжем и месим,
не оставляя узлов и комков.
Очень расчётливо – жёстко и тщательно –
я события жизни нанизываю на нить:
как белка – впрок, на зиму, старательно.
Я не боюсь того,
что не о чем будет поговорить.
Как сейчас: ни рифм, ни тем не ищу.
Даже больше: от многого отказываясь,
придерживаю на поворотах.
Иначе летним соловьём засвищу,
себе и прочим лишние трели навязывая.
Благодарю за подаренное огромное,
на пределе выносливости счастье:
говорить вслух всё, что думаешь,
не боясь того, что не слышат.
Это – убежище для души, для той её части,
которая ещё надеется:
имеющий руки, может быть, мне напишет
ответ или собственное, совсем отвлечённое.
...Вот уже двадцать лет длится мой монолог –
тайная страсть сердца, в неразрывности уличённого
того родства, которое –
бесконечный, явный, мысленный диалог.
Конечно же, мы отвлекались,
но не далеко и не надолго...
В этот смерч неизменно втягивается
всяческое житьё-бытьё.
И сворачивается пространство!
А внутри него – ти-и-хо...
Но сознание долга
не позволяет отправить подробности
в забытьё...
16 января 2006 г.