Я очень спешил. Не помню, куда, но спешил – точно. Иначе не рванул бы, срезая угол, через заросший дурниной, заваленный битым кирпичом и стеклом пустырь. Впрочем, пустырём это место назвать было никак нельзя. Пятачок прежней жизни среди новостроек городской окраины уже очистили от убогих развалюх. Однако в центре его ещё возвышался, а, вернее, горбился, клонясь к земле, деревянный домишко. Так старый человек, тяготясь своей беспомощностью, чтоб лишний раз не мозолить глаза окружающим, постоянно втягивает голову в плечи, стараясь казаться незаметным.
Дом, некогда большой, в два этажа и четыре веранды, имел совершенно нежилой вид. Считанные дни оставались до его сноса и начала нового строительства на этом размываемом течением времени островке старого города. А пока на нём копошилась детвора, пытливо обнаруживая массу неисчерпаемых возможностей для молодецких игрищ и забав. Одни мальчишки лазали по крыше, уже наполовину снятой и обнажившей чердак с дымоходами, другие тренировали меткость, бросая камни в редкие уцелевшие стёкла.
Окинув на ходу взглядом привычную ещё с детства картину, я уже свернул за веранду, как вдруг услышал слабый выдох: «Помоги, мил человек!» Я обомлел, остановился как вкопанный. На мгновение мне показалось, что сам дом, как в сказке, взывает о помощи. Поразило даже не столько «помоги», сколько полузабытое и тоже почти сказочное «мил человек». Я, чувствуя, как заколотилось сердце, но стараясь казаться спокойным и уверенным, обернулся. В низеньком оконце второго этажа (если вытяну руку, то достану) смотрела на меня бабуля в какой-то немыслимой плюшевой жакетке с белым в горошек платком на седой голове. Во взгляде её выцветших до прозрачности, чистых глаз была такая мольба, что я смешался и онемел. Так смотрят на безнадёжно опоздавшего врача «Скорой помощи», рассчитывая уже только на чудо.
«Скажи парнечкам, чтоб в окна не кидали. Я ведь тут ещё живу», - тихо промолвила нежданная просительница. Я метнулся в сторону, схватил за шкварник мальчонку, оказавшегося ближе других. «Вы чо-о, мы же играем», - заканючил он. Как можно строже и популярнее я сделал ему внушение, повышая голос так, чтобы слышали и остальные, сгрудившиеся в сторонке на почтительном расстоянии. Для лучшего усвоения дал легкого пенделя шалуну. И отпустил. Их всех, как ветром сдуло. Я снова подошёл к окну: «А вы-то что не переехали?» - «Да некуда, милок, и не к кому. В райисполкоме сказали, если к началу стройки не помру, в дом презрения определят». - «Куда?» - «Да в богадельню». - «А, в дом призрения», - наконец-то догадался я. «Вот-вот, в него. А тебя, милок, как звать-величать? Я за тебя свечку поставлю. За здравие». Вконец смутившись, я назвал себя и залепетал что-то оптимистическое: ничего, мол, всё обойдется, в доме престарелых хороший уход. Старушка, так похожая на мою покойную бабушку Лукерью, с доброй светлой улыбкой пресекла мои неуместные утешения: «Да ты ступай, чего тебе на старуху время тратить. Спешишь, поди». И перекрестила меня на дорожку.
Вечером за ужином с винишком у очередной своей "боевой подруги" я зачем-то рассказал ей утреннюю историю с нерасселённым до конца домом под снос. И горестно вздохнул: «Не приведи Господи дожить до такого!» Она искренне рассмеялась: «Не волнуйся, ты не доживёшь»…
Через несколько лет, готовя репортаж для газеты, довелось мне быть на открытии нового корпуса городского дома ветеранов. На чаепитии после торжеств подсела ко мне одна из сотрудниц: «Извините, давно хочу у вас спросить. Была у нас бабуля. Так она вас всё поминала". - "Как это поминала?" - "Да бумажки – памятки или пометки за здравие писала и в церковь посылала. Вы, наверно, здорово ей помогли?» Мне стало совестно. Очень. До боли сердечной. Я ведь про старушку эту, для которой невзначай и не по заслугам стал неким светлым воспоминанием последних её многострадальных дней, ни у кого не поинтересовался даже. А она…
Может быть, в самый трудный и решающий миг земного существования, когда чаши весов моей жизни медленно качались в деснице Божией, клонясь вниз под тяжкими чёрными гирями грехов, всё перевесили эти невесомые бумажки с пометками «за здравие».