Когда отбили по живому телу
Дожди чужбины, хлёсткий бич войны,
Заря рассветная приветно заалела,
Заря родной моей Печорской стороны.
Мой дом! Забор, калитка, сени.
А пёс состарился: облаял, не узнал.
И пахнет садом яблочным, осенним,
И, как ребёнок, маму я позвал.
О, сколько было радости от встречи!
Все дома - мать, сестра и дед Матвей!
Рассыпал звёзды в небе ранний вечер
И глянул месяц, жёлтого желтей.
А утром мать дала мне похоронку -
Мол, на тебя когда-то принесли.
Как будто смерть чернилами вдогонку
Плеснула. И ощерилась вдали.
'Зачем хранила? Дед ругался: 'В топку!'
Ты сам сожги, я по делам пойду.'
Устроить бы штабному чёрту трёпку!
Родному дому выдумал беду.
Ну ладно, бог с ним, может, перепутал.
Попов Иван наверно не один.
Написано, героем пал как будто -
Не назовут героем без причин.
Не поднялась рука поджечь бумагу,
Попов Иван, в земле тебе покой!
Ты не увидел Рейна и Рейхстага,
А я за нас двоих теперь живой.