Сгущаются сумерки, наводя тревогу, вновь приносят раздирающие душу переживания и какое – то безразличие к жизни. В купе становится неуютно, мрачно – в вагоне ещё не включают свет, за окном проносятся дворы, подсиненные светом неоновых ламп, мерное постукивание колёс по холодным рельсам добавляет тоски и невыносимого желания мчаться быстрее поезда, исчезнуть и не возвращаться в этот обманный и непостоянный мир. Милая женщина с располагающим к беседе лицом сроднилась со своим местом: ни разу не поднявшись, не шелохнувшись, она лежала с застывшими глазами, упёршись ими в верхнюю полку, как на заклании умирающих чувств. Попытки соседей по купе заговорить с нею увенчивались молчанием безразличной пассажирки. Старушка, суетливо собирающая ужин для внучки, бросала участливые взгляды на молчаливую соседку, понимая, что крепко, видно, болит душа-то, коли свет не мил… Подсев к женщине с дребезжащим о подстаканник тонким стаканом, она ласково дотронулась до Анечки, так называла её провожающая подруга.
« Выпей, чайку – то, милая», сердобольно шептала попутчица, « А - то вон и лица – то на тебе нет». Анна поднялась, глаза её, наполненные слезами, светились такой болью и горем, что бабуля, поставив протянутый стакан на столик, отвернулась к окну, еле слышно двигая сухими губами: «Вот беда – то, спаси и помоги Господи, бедняжке…» Бедняжку звали Аней, Анной Михайловной, по паспорту ей вот только исполнилось пятьдесят лет, но больше сорока ей было не дать: короткая стрижка, весёлые веснушки, шкодливо разбежавшиеся по симпатичному носику, делали её гораздо моложе и очень даже привлекательной. Хлебнув коричневой жидкости из тонкого стакана с одиноко плавающим тонким кружком лимона и не растаявшей горкой сахара, Аня, поблагодарив добрую старушку, снова провалилась в горькие воспоминания…
Летний бархатный вечер, последний вечер её счастливой семейной жизни. Рассыпанные звёзды над их головами делают эту ночь более романтичной и ясной. Дача утопает в ярких огнях, полнится весёлыми громкими голосами подвыпивших гостей, звучит заводная музыка, не дающая усидеть на месте даже самым тихим и не умеющим плясать. Кто – то отплясывает, кто – то допивает недопитое. Вот танцующей походкой к ней направляется сосед Василий. Всегда улыбающийся и жизнерадостный, он и сейчас – настоящий фонтан веселья, только в данный момент он являлся раздражающим фактором, вопреки бушующему празднику. Но Васька, не замечая хмурого лица Ани, продолжает вытягивать её на круг к танцующим. Кружась рядом, Василий напоминает важного павлина. Он смешно выделывает незамысловатые «па», как фокусник проделывает над собой и над ней какие – то удивительно – дурацкие движения, все смеются. А Васька ещё больше куражится, привлекая внимание гостей и мужа, который, сплюнул, наглядевшись на дурашливую сцену, и отошёл в к беседке. Все здесь - родные и близкие, и только он, её ненаглядный муж, среди этой шумной компании уже взрослых детей и друзей кажется каким – то чужим и далёким. Вот он снова также смеётся, старается даже сплясать «барыню», но его глаза! Они живут в далёком от неё измерении, глубоко параллельном юбилейному дню рождения их хозяина… Ему «стукнуло» пятьдесят пять лет, да, видно, хорошо стукнуло ещё и по его седой голове, когда седина в бороду, а бес в ребро… Почему не раньше?! Когда не было троих замечательных детей и за плечами не оставалось тридцати счастливых лет. Почему ещё тогда, в юности, когда вокруг него было столько симпатичных и весёлых девушек, он выбрал её, молоденькую, не успевшую ещё шагнуть дальше родного порога, Анечку, на пять лет моложе его, только что закончившую десятый класс, безумно влюбившуюся в него, сильного, смелого и красивого, безоглядно, на всю жизнь. Его задорный смех она помнит и сейчас, который теперь не радует, а напротив, отталкивает, как и он сам, любимый муж, вытолкнул Аню из своей жизни, забыв детей и внуков, убив её своим безрассудным исчезновением и предательской любовью к неопрятной и какой – то безликой тридцатипятилетней женщине. Анюта понимала, что муж погряз в страсти, для которой не существует законов, осуждения общества, ответственности перед семьёй, уважения к памяти прожитых лет. Загулявших мужиков не удерживают и дети. Увидев их однажды вдвоём, она была поражена, что же привлекло его в ней: бесцветные, почти тусклые глаза, неухоженные руки. Над верхней губой, чётко, по – мужичьи, росли усы. Раздражали свисающие, некогда обесцвеченные, волосы, которые она гордо отбрасывала назад, но те вновь падали на глаза, и эти глазки блеклыми бусинками испытующе впивались в Аню, а в них светился еле скрытый животный страх. Анна Михайловна отвернулась от странного предмета страсти пока ещё своего мужа, не желая встречаться с его поникшим взглядом. Будучи застигнутым врасплох, муж стал почему – то даже ниже ростом, опустив плечи, он пытался спрятаться за узенькими плечами своего кукловода. И вот «это» он предпочёл ей!? Она прошла мимо них, высоко подняв голову. Убыстряя шаг, она уходила дальше и дальше, оставляя украденную любовь и унесённые надежды. Завернув в ближайшую улочку, Аня обмякла, прислонившись к шершавому забору, ноги стали ватными, дрожали руки, сердце готово было выскочить.
Неужели он не помнит их весёлые походы, дальние заплывы в местной речушке Завитушке, узкой, но глубокой, с весёлыми перекатами, с малиновыми зорями над её рябистой поверхностью от набегавших ветерков. Костры юности согревают Анины воспоминания, увлекая вглубь счастливых лет их семейной жизни. Вот он, полный задора, с не исчезающей счастливой улыбкой на жизнерадостном лице, с любимыми её ромашками, стоит, крепко держа первого сынишку за руку, под окнами родильного дома, встречая Аню и второго, появившегося жарким летом на свет, мальчугана. Рождение озорных мальчишек и долгожданной дочки Аринушки было для них великой радостью, которая с каждым новым детским криком заполняла нежным светом их уютный, ухоженный домик. Незаметно пролетели радостные годы Аниного счастья. Старший сын работает экономистом, второй – врач, дочь скоро получит диплом инженера – строителя, выросли, упорхнув из родных стен, оставили свою мамочку на сильные руки отца. Когда же он стал чужим, её любимый? Она двинулась дальше, вдоль по переулку к озерку, на котором неизменным декором к сверкающей зеркальной глади, живут своей лебединой жизнью, изящно – гордые, белоснежные птицы. В отличие от людей: верные и красивые, умеющие создавать свои пары на всю жизнь. Заметив Аню, лебеди, соединившись, величаво двинулись к середине озера. На душе скребут кошки. Впервые Анне Михайловне не хочется идти домой… «Верность, как и невинность, теряется только раз», - с грустью повторяла она. Дети, они уже давно живут своей взрослой жизнью, двое сыновей женаты, у обоих чудесные дети, младшая Арина оканчивает институт, собирается замуж. Звенящая тишина в трёхкомнатной квартире, кричащая пустота вокруг, усугубляют Анино горе. Наверное, это горе уже давно пришвартовалось к её сердцу, да только отмахивалась она от надвигающейся беды, стараясь не думать о плохом, безгранично веря в большую любовь. Ставший рассеянным, муж часто о чём – то думал, не слыша вопросов жены, задерживался подолгу в гараже. Ложась спать, он отодвигался так далеко от Ани, что казалось ещё одно движение, и он рухнет на пол. Двуспальное одеяло в белом накрахмаленном пододеяльнике он противно делил рукой пополам, а тот хрустел, как холодный, колючий снег. Муж проталкивал одеяло между кроватями, будто проводил границу, за которой находится коварный враг, способный вероломно, в любую минуту, посягнуть на нерушимый суверенитет неприкосновенного государства. Чтобы, не дай Бог, не оказаться рядом с женой, соприкасаясь с её обнажённым телом, он, усердно пыхтя, каждый вечер восстанавливал границу на супружеском ложе. Границы эти безжалостно уничтожались по утрам женой, которая аккуратно заправляла кровать, помнившую, преданное мужем, их с Аней счастье. По ночам Аня уходила в детскую, давясь горькими слезами. А однажды, вернувшись с работы, она поняла, что муж ушёл…, как трус, без « прости и прощай»: об этом нагло кричали голо торчащие крючки в прихожей, понуро выглядывали стоптанные любимые тапочки мужа, понуро столкнувшись своими потёртыми носами, будто извинялись за плохой поступок владельца. Впопыхах забытая футболка, сжавшись в комок, мозолила и раздражала недоумённые Анины глаза. Укоризненно смеялись, поглядывая на неё, молодые, он и она, со свадебной фотографии, обрамлённой изящной рамочкой, сделанной мужем. Изо всех углов ехидно « пялилось» на неё предательство мужа. Аня, как во сне, прошла в зал, кинулась на осиротевший диван и громко зарыдала, объятая, поселившимся одиночеством. Жуткую вереницу тоскливых пустых дней она почти не помнит. Детям ничего не рассказывала, не хотелось терзать незаживающую рану, да и неловко было говорить такое об отце. Узнав о случившемся, приехала родная тётя из соседнего города. Она не отпускала милую племянницу от себя ни на шаг. Ведь войдя в квартиру, она оттащила Аню от распахнутого окна, за которым бедная Анечка видела себя освободившейся от гнёта переживаний. Поддерживая и отвлекая Анюту, тётя оказалась тем спасением, которое бывает необходимым лекарством от кручины. Несколько успокоившись, согретая участием любимой тётушки, Аня решает уехать к маме, на Дальний Восток, чтобы поскорее исчезнуть из зоны одиночества. Поезд, громыхая качающимися вагонами, превращает в прах печальные воспоминания, монотонно напевая стучащими колёсами, несёт её навстречу чужим и незнакомым местам, где нет человека, который ушёл из Аниной жизни, как будто его и не было, оставив горечь разочарования и троих замечательных детей, доказательство их некогда большой, но разбитой любви.
Колёса монотонно и слаженно выстукивают свои та – та – та – та тук - тук та – та – та – та. Скоро Хабаровск. Бабушка с внучкой чинно сидят возле сумок, которые снова рвутся в дорогу, ох уж этот сумочный век! Аня, выбравшись из своего пристанища, села у окна. Потухшим взглядом провожала она пролетавшие мимо разъезды, заброшенные деревеньки, такие же забытые, как и она. В вагоне пахло потом, чесноком и международной едой путешественников – пресловутым дошираком. Стали показываться дачи, зелёные участки с цветущим картофелем. Радостные подсолнухи кивали своими золотыми шляпами. Через несколько минут поезд прибывает в Хабаровск. Аня почему – то испытывала бешеное волнение, а объяснений этому не находила, но сердце колотилось, словно что – то предчувствовало. Аня молча попрощалась с попутчиками, приобняв милосердную старушку, подала им сумки, прижалась к стене и закрыла глаза. В вагоне стало шумно, входящие пассажиры заполоняли освободившееся пространство. Всхлипывали провожающие, отыскивались места, расталкивались вещи. Вдруг Аня почувствовала, как что – то большое закрыло свет. Перед ней кто – то стоял. Она открыла глаза. И, о! Боже! Перед глазами стоял муж! Как памятник, как явление Христа народу… Предатель и изменник, как он оказался здесь? Зачем? Они, молча уставились друг на друга воспалёнными глазами, в которых плескался страх, переживание и не скрытое горе. Он присел напротив. Их разделял столик, на котором грустно и одиноко покоился стакан с коричневой долькой лимона. «Аня», - начал дрогнувшим голосом муж. «Я ведь тоже переживал такую же трагедию, как и ты… мне тётка твоя всё рассказала, а я ей в свою очередь о ревности, которая съедала меня изнутри. Это я на тебя из – за нашего соседа злился, который пялился на тебя, как на картину. Он - то подвозил тебя, то сумочки подносил, а однажды я увидел, как он выходил из нашей дачи, я же не знал, что тебя там не было, а он просто ходил воду открывать. «Словом, дурак я, прости»…Аня, задыхаясь от возмущения, пыталась вставить хоть одно слово, но он мягко её останавливал и продолжал говорить: «Ты напрасно ревновала меня к Вальке – кладовщице, в тот день, когда ты видела нас вдвоём, я возил её на базу за товарами…» Они уже давно проехали столицу Хабаровского края, поезд бренчал свою одну единственную песенку, убаюкивая уставших. «От боли и обиды я уходил из дома, в конце концов оборудовал лежанку в гараже, там и страдал, проклиная тебя и Ваську», - продолжал выговариваться Анин муж. На неё вдруг напало безудержное веселье, она смеялась, прикрыв рот рукой, а по лицу текли солёные и горькие слёзы, но в ту минуту они ей казались сладкими и счастливыми. Их руки сами потянулись навстречу друг другу. Он встал и рывком прижал её к себе так крепко, будто боялся снова потерять свою единственную любовь…