Прожорливая ночь уже почти светла,
Луна нисходит в солнечную келью,
И, словно мать над белой колыбелью,
Над пропастью реки склоняется ветла.
Но синий силуэт с поникшей головой —
Виски его не знают обещаний,
Открытость растворяется в печали,
А из колодца слышится нездешний вой.
Всемирный стыд отяготил осколки плеч,
Простор душевный так и не разведан,
Идея рушится на лоб рассветом —
Кроваво-раскалённым, словно божий меч.
По небу неприкаянно скользит челнок,
Серебряная поступь в сон уходит,
И посреди несбыточных угодий
Далёким взором нежно высвечен чертог.