Лесное царство сковано дремотой;
Богата смертью русская зима!
А бурелом — промёрзший каземат —
К земному сердцу рёбрами примотан.
На снеговые контуры посёлка
Издалека глядит голодный зверь,
В избе со скрипом отворилась дверь,
И в сени лихо ворвалась позёмка.
За стенкой слышится истошный шорох,
Старик во сне бормочет о былом,
Шальная внучка пляшет с помелом,
И тень её колышется на шторах.
Когда вдова изображает ласку
Касаньем угасающей руки,
Младенец притворяется другим,
Снимая человеческую маску.
Но матерь любит собственное чадо,
Хотя бы и рождённое в ночи,
Отец на фото про себя молчит,
И взор его — печальный отпечаток.
Глаза заветрелись прощальным воем,
И лишь душа, похожая на лёд,
В далёком отраженье узнаёт
Столетья, проведённые на воле.
В соседней комнатке поют селяне,
А кошка измышляет свой бросок,
И только пожелтевший образок
На прикроватном столике сияет.
В углу вершится таинство ухода,
Умерший растворяется в себе,
За окнами судачат о серпе,
И хоровод берёт пример у года.
Вихрятся тени в траурных личинах,
Свеченье звёзд, голодная кутья,
Но строгая луна — всему судья —
Затмением своим неизлечима.
В сенях зияет бездна домовины,
Вдова слезинку норовит пролить,
И меж сугробов, словно божья нить,
Протоптана тропинка до могилы.
Во сне оставленный судьбою инок:
В груди его уже погас огонь,
Улыбка смирно празднует покой,
А вместо глаз — всего лишь пара льдинок.
Безумный переплёт корявых линий —
То мёртвые деревья у пруда,
Сновидец провалился в никуда,
Едва его виски подёрнул иней.
Собрав котомку иноземных знаний,
Пророк ушёл в закатную страну,
Но чёрным снегом замело тропу,
И путь домой забылся злыми снами.
Народ крестьянский плодовит и вечен,
И устремлён глазами в горизонт,
На веки упадает белый сон,
А за околицей хохочет вечер.
Равнина спит, просторами белеса,
Во льдах ручья поёт немой двойник,
И отзвук нескончаемой войны
Стенанием доносится из леса.