Роман в лицах

Полли Сайленс
Они говорят, он прекрасен – как Микки Рурк,
(Конечно, имея ввиду девяностый год),
Эрнесто заслуженный доктор, большой хирург,
Коллеги твердят, этот врач далеко пойдёт.
Он молча смывает кровавые пятна с рук,
И в виски бросает лёд.

Они говорят, он бесстыдно богат, как Крез,
Удачно женился – назло незамужним нам,
А Эрни давно не снимает нательный крест,
Бесплатно ведёт операции, ходит в храм,
И прежде чем сделать ещё хоть один надрез,
Он молится всем богам.

Они говорят, это Господом данный дар!
У нашего чудного Эрни всё впереди!
Медсёстры зовут оторваться в ближайший бар,
Совсем не надеясь уснуть на его груди,
И в томном кружении музыки, рюмок, пар
Наш Эрни всегда один.

Они говорят, что пожизненно залегли
Печальные трещинки возле бессонных глаз,
И горько вздыхают – он любит свою Лили,
И, что очевидно – красавчику не до нас.
Он рядом, а кажется, где-то уже вдали,
Спешит, выжимает газ.

Ключи теребит, зажигает в прихожей свет,
Впивается в звуки, как в кроличью плоть удав,
Наверх поднимается и говорит: «Привет.
Не спишь? Я скучал невозможно, моя one love»
Она улыбается и поправляет плед,
Закатывает рукав.

Спокойно взирает на мужа влюблённый взгляд,
Прищурилась сонно – который по счёту день?
Когда же закончится этот проклятый ад?
Но Эрни сказал, ерунда, это всё мигрень.
В кармане отглаженных брюк у Эрнесто яд,
А в нежных руках – сирень.

«Им нужен не врач, а волшебник, умелый маг,
Ох, детка, Лили, столько болью изрытых лиц!
Одним помогаю, другим не помочь – никак.
Посмертный диагноз на добрые пять страниц»
Эрнесто подходит к постели, замедлив шаг.
И наполняет шприц.

У пышного гроба он выглядит, как король,
И даже комический траур ему к лицу.
Несложно сыграть одиночество или боль,
Когда твоя пьеса уже подошла к концу.
Эрнесто берёт апельсиновый апероль.
Так тягостно подлецу!

… В глубинах души Эрни скептик и атеист,
Для доктора это, конечно, хороший тон.
Он молод, прекрасен и сердцем кристально чист.
А главное – он беззаветно в себя влюблён.
Вы скажете – сволочь, скотина, плохой артист.
Но, мать его, как умён!