Покрывшись пылью на камине,
часы, отслеживая время,
тик-таками года кормили
и монотонно били в темя.
А люди зрели, матерели,
душой грубели, висла кожа:
кто жил в Париже, кто в Марселе,
кто начинал, а кто итожил.
А я потел в своей Шарашке
и в тех местах не тёр подошвы;
в потрепанной до дыр рубашке,
жалел её, как сын хороший.
Мы с ней повязаны увечьем
и снегом, и плохой дорогой.
И похвалиться больше нечем...
Да нам и этого-то много.