Бесы

Григорий Романский
(Сюрреалистическая поэма в 3х частях)

- злых людей нет на свете.
- Впервые слышу об этом, - сказал Пилат, усмехнувшись, - но, может быть, я мало знаю жизнь!

М.А. Булгаков, «Мастер и Маргарита»

Но коль черти в душе гнездились —
Значит, ангелы жили в ней.
С.А. Есенин



1.
Жирный кот режет когтями жестяную трубу.
Москва, Большая Садовая, 302-бис.
В одном из темных подвалов молочного неба пишу
Я, склонившись над звездами,
Романы, повести и стихи.

Рифму чугунную, грубую и широкоплечую
Достаю из ножен как лермонтовский клинок.
А может быть, про ту, далекую и самую нежную
Я зажигаю метафоры и долго свечу на звезды.

И строки летят, как снежки в друзей.
И страницы топают, сердца тропинки протаптывая.
Господи, я не видел светлей и прекрасней ночей!
И перо не держал так крепко. И руки не пачкал так!

Пусть к Богу пробьётся за слогом мой светлый слог.
Влюблённый, не даю остыть сердцу паровозовому.
Часть 3, Sonata N14 In C-sharp minor.
Я буду любить и работать! Жить и писать! А может быть...

2.
Варфоломеевская ночь качается вывеской. Слышу стук.
Щель под дверью вынюхивает тупая масса.
Я со скрежетом поворачиваю черную шею- ключ,
К замочной скважине бросая в песок глаз свой.

Все ближе и ближе подходят. Мерзкие.
Вылезая из книг Гоголя, Достоевского и Стругацких,
Врываются.-«Здравствуйте, я пришел к вам от Верховенского,
Покажите, где вы спрятали типографский станок, Шатов.»

Шепчут- пуля щекочет грудь Маяковского.
О том, что во мне нет ни искры божьего таланта.
И я, завернувшись в плащ сумасшествия, как Гоголь,
Швыряю в печь душу мертвыми, толстолобыми главами.

Говорят, что я самый лучший в мире лентяев,
Похотливых развратников и чревоугодников,
Что все люди омерзительней рвотной дряни.
И близкие мои уроды, ни на заботу, ни на любовь не годные.

И склонясь надо мной, как склоняется топор над Людовиком,
Орут, бьют по клавишам каторжной цепью.
Повествуют о том, как убивает сына Иван Грозный.
Восхваляют Гитлера, Сталина и Влада Цепеша.

Кричу, принимаю, за крюк вытягивая нитку рассудка.
И, как мальчик лижет мороженое фруктовый лед,
Я медленно раздеваю девочку или пятидесятилетнюю проститутку
За деньги ******** ************* лицо!

Пьяным матросом взбираюсь на золото-синий корабль.
Ветер на Божьем свете, как пес голодный!
Я смеюсь за спиной офицера "пошел он на****"
А в лицо: "Здравия желаю, Ваше благородие!"

Это они! Красные. За железной кровати ребрами.
Тоже смеются, шевеля ноздрями отрезанными.
И уползают, шурша выброшенными листовками:
«Да здравствуют Бесы!
Да здравствуют Бесы!»

3.
Ночь. Дом побагровел от белесой вьюги.
Слезятся уголки глаз у чутко спящего города.
Волны стихают. И в крохотном Арбата переулке
Лежу в темноте подвала. Один. На полу. Кто здесь?

Тостый кот царапает когтями души стекло.
Стадо свиней беззаботно гуляет рядом с обрывом.
И мутные кровяные белки
уходят грызть в угол кость...
Пришли. Стучат.
Как тебя долго не было, Маргарита!

И душа моя- бурей вырванное дерево. Просит воду.
Страдает. Плачет. Умоляет её простить.
В крохотной комнатке она играет сонату N14 In C-sharp minor и
Хочется верить, что это, может быть, Бог простил...

Силюсь начать писать. Поднимаю перо.
Марк Крысобой подводит Иешуа Назаретянина.
Тьма, пришедшая со средиземного моря
Накрыла город, ненавидимый прокуратором.