Вот которая ночь, отряхнувшись от дня,
по слогам, мне наушницей шепчет и шепчет:
- Ты одна и одна, и не надо гадать,
виновата в своем паутинном гешефте.
- Но поделать мне что? Что поделать со вкусом?
Как раскошен, он, в собственной жизни, такой,
я ж в разладе с собой - в том вина близорукого скунса,
искушён в подноготной, ох, книжник нагой.
А ты помнишь, ты помнишь - она мне писала:
"В воробьиные ночи в объятьях души...
и кувшинкой своей не сфальшивь с небесами,
а иначе совсем не сносить чешуи."
Но колышет ответ, занавеской в окне
моя ночь, то ли да, то ли нет... Где же выход?
Да сверчком всё сверлит и сверлит мне в виске:
- Ты одна и одна... надобно передыха...
ведь зияет, зияет проёмом дверным
весь страдательным тем причастием он.
И зачем, ох, зачем же такой геморрой?
Чудеса все творятся простым естеством.