В бытность моего раннего бесшабашного студенчества,когда исчезавшие в небытиё последние оплоты некогда могучей империи воспринимались нами как нечто второстепенное и незначительно далёкое,а драный полинялый свитер,надетый на обнажённое юношеское тело являлся символом бунтарства и непревзойдённого мужества,а отнюдь не стеснённого материального положения,произошла со мной вот какая история.
Рос тогда у студенческой нашей общаги огромный куст персидской сирени,покрывавшийся где-то к середине мая душистыми гроздьями розовато лиловых цветков.Со временем кустарник разросся и до того обнаглел,что почти полностью завладел той узенькой асфальтовой тропинкой,которая вела студентов в их весёлую обитель.Именно эти сиреневые заросли и облюбовал однажды один престранный персонаж,который в сумерках охотился за вниманием юных студенток.
...Это случилось однажды вечером,когда весенний город,уставший от дневной суеты,зажигал свои огни.Мы,три студентки-первокурсницы, тогда возвращались с вечерних занятий.(Надо отметить,что так как в вузе мы учились специфическом,занятия по специальным предметам подчас заканчивались ближе к вечеру.
...ОН возник перед нами из кустарника совершенно неожиданно, преградив нам дорогу, и его властное,но вместе с тем просительное"постойте",именно "постойте",а не более подобающее в таких случаях "стоять",заставило нас замереть от неожиданности и, более с любопытством,нежели со страхом уставиться в три пары глаз на незнакомца.Было что-то незащищённое в его бледном,лишённом и малейшего намёка на растительность,почти мальчишеском лице с цепким проникающим взглядом отрешённых прозрачных глаз,взирающих на нас печально,но вместе с тем с какой-то неистовой гордыней.
Гордыней за нечто необыкновенное,уникальное,принадлежащее лишь ему одному.
Наслаждаясь произведённым эффектом,юноша застенчиво улыбнулся и… вдруг с силой распахнул полы своего длинного светлого плаща,явив нам,ошалевшим от такого исхода трудового дня,гигантский предмет этой своей гордыни.
Забегая вперёд,хотелось бы заметить,что будучи натурами просвещёнными,мы уже тогда знали,что гордость эта свойства была особого,исходила она из самой глубины души и в научных книгах название имела длинное,заморское и труднопроизносимое.
В народе же таких гордецов окрестили более ёмко и цинично-трясунами.
Молва о них шла нехорошая,пакостная.Люди,прознав об тайном их недуге,трясунов сторонились и боялись.Образ жизни они вели сумеречный,замкнутый,как и подобает всем изгоям,но при всём своём непотребстве в поведении были существами незлобливыми,застенчивыми и очень ранимыми.
...Так и завязалось между нами и Сиреневым-как ласково мы прозвали его между собой по названию среды обитания-некое подобие тихой,молчаливой дружбы.
Он выскакивал перед нами почти каждый вечер в течение месяца,устраивая нам сеанс демонстрации своего исполинского естества.Подсвеченное в сумерках огнями уличных фонарей,шевелясь,видоизменяясь и приобретая различные формы и очертания, оно жило своей особенной,таинственной жизнью отдельно от своего повелителя,будоража наше неискушённое сознание доселе неведомыми мечтами и стремлениями.Чутким бабьим сердцем мы жалели его,и,помогая ему всякий раз своим молчаливым созерцанием,давали возможность Сиреневому самовыразиться в наших глазах,выполняя роль некого альтернативного зрителя,сознательно забрёдшего на странного рода андеграундную выставку под названием"не для всех."
Никто не знал долго ли,коротко ли продолжалась бы эта ежевечерняя сиреневая пантомима,если бы в действо не вмешался случай.В роли этого самого случая выступила крутобёдрая,пышногрудая Олеська-личность средь нашего студенческого мирка мега популярная,прославившаяся тем,что виртуозно "лабала" на рояле всеми четырьмя конечностями,в пении подражала Уитни Хьюстон,обладала абсолютным музыкальным слухом и в свои прожжённые 24 года знала о представителях сильной половины человечества более,чем всё,и на пышной груди которой мы,тогдашняя миниюбочная зелень,выплакали не одно ведро горючих девичьих слёз.
…Когда однажды вечером мы,всё те же,но с примкнувшей к нам по дороге Олеськой поравнялись с сиреневыми зарослями,привычного шевеления оных,свидетельствовавшего о тщательной подготовке к священному показу,не наблюдалось.Переглядываясь между собой,мы интуитивно ощущали присутствие Сиреневого,который увидев рядом с нами незнакомку,настороженно затаился в кустах,ничем не обнаруживая своего присутствия.Но страстное желание явить своё богатство перед незнакомой пышнотелой красавицей было настолько велико,что потеряв всякую бдительность, гордец возник перед нами из воздуха в костюме Адама и тут же был бесславно оскоплён Олеськиным безобразным поведением,которая томно покачивая бёдрами, подплыла к Сиреневому и осквернив бесценный экспонат своей пухлой лапищей,произнесла сквозь зубы,коварно ухмыляясь,два роковых ,сакральных слова…
Весь он сразу как-то скукожился,осел,затрясся и судорожно, дрожащими руками запахнув полы своего плаща,маленький,тощий и бесконечно одинокий в своём снедаемом всё его существо пожизненном недуге,так и не сказав нам ни слова, уполз навсегда в сиреневую неизвестность,унося на своих сгорбленных плечах всю тяжесть лаконично неумолимого вердикта крутобёдрой бессердечной Олеськи,заключённого в двух безжалостных словах:"Маловато будет !"
...Однажды,спустя десятилетия, со скучающим видом довелось мне перелистывать на любимом форуме ретроспективные странички одной из самых популярных в прошлом веток,некогда бездарно загубленной кем-то из яростных поборников цензуры.В силу скандально вредоносной репутации сайта, страницы грузились медленно, и я,было, решила прекратить эту бесполезную затею,как вдруг с экрана на меня взглянуло до боли знакомое лицо.Не веря своим глазам, я стала пристально вглядываться в фотографию,возникшую передо мной.Всё тот же отрешённый взгляд,преисполненный гордости за объект всенепременной демонстрации,на сей раз заботливо сокрытый под одеждами.Сомнений быть не могло.Сквозь толщу временнОй завесы, подобно дурманящему аромату персидской сирени, тень подзабытой юности заглянула мне в душу кроткими,печальными глазами,исполненными священной тайны,о которой знали лишь я и он.” Здравствуй,Сиреневый!”-тихо прошептала я, и вновь в моём сознании оживал сонм сказочных существ,шевелящихся в сумерках под белым длиннополым макинтошем.И яйцебородый плаксивый карлик в остроконечном колпаке,и крошка початочек,рвущийся с громким плачем из туго спелёнутого материнского листа,и гигантский сливовый хобот,увенчанный единственным любопытным глазом неведомого доисторического животного,подобно перископу подводной лодки взметнувшийся ввысь средь двух огромных бурых валунов…