пузырёк иначе
всхлипнув, вылепился в водах и поплыл по ним куда-то,
путник новой несвободы на теченьях бородатых:
рыбьим возгласом отчалив, выдохом придонных трещин,
взмыл с-под каменных скрижалей, всплыл утопленником речи -
выдул куполок хрустальный и понёс его… далече?
малой паузой витальной в путь возвратный, путь конечный,
затаив десятибальный всплеск наскальный перед встречей
как раковина
закрученная ухом, шумит порожним ртом,
наполненная слухом и шёпотом о том,
и никогда о главном, и некому пенять –
на перламутре гладком не держится печать,
и только отголоски неслыханного сна,
меж солнечных откосов ослепшего окна –
и раковины рама слоями новых утр
затягивает раны в небесный перламутр,
и это, право, здраво и некому пенять,
и в перламутрах рама сама себе печать.
о памяти
я не умею пускать по воде камни,
чтобы один-единственный был за сто –
блинчики на воде отворяют ставни,
за мотовство не рассердится больше никто,
и потом
это – искусство древних, умелых, целких,
эти – охотники дикого мяса, и вскоре
самые важные люди на лукоморье:
им остаются камни,
умные плотности тел их