Как-то пригласил нас на шабат, новый для меня знакомый, Лейб Шлема, студент ишивы, лет 30. Сделали благословение на вино, на хлеб и приступили к трапезе, но есть было невозможно: это был не бульон, а водичка, ну и, конечно, еще были мясо и салаты. В гостях было человек 20, все ели, но никто еду не восхвалял, как обычно заведено. В следующий шабат Мирьям посоветовала добавить в супчик куриного порошка, и трапеза стала намного вкуснее. В шабат после и вовремя любят поговорить, и говорят о известных раввинах, а в данном случае вспомнили о раввине, барде Карле Бахе.
Имя Лейб Шлема было принято, хозяином, как человеком вернувшимся к религии т. е. ”баалей чува“. Родился он в Южной Африке, в богатой семье, у которых имеются прииски - наследство от деда. Няня его была негритянкой, с которой он все последующие годы оставался в дружбе. Лейб Шлема, иногда, вспоминал слова деда: “Какое счастье давать людям работу!“
Сам парень был добропорядочным, интеллигентным, знал 7языков, в том числе русский, на котором закончил факультет университета в Америке, разговаривал на нем понятно, но с ошибками. В жизненном обиходе он был не приспособлен. Деньги, которые ему высылала мать, он быстро растрачивал на друзей и ему приходилось даже подрабатывать или занимать, но при своей порядочности, он их возвращал, другой раз с лихвой. Мы жили недалеко друг от друга, а у Мирьям дом с проходным двориком и, почти каждый день, можно было кого-то встретить или познакомиться. Хозяйка, помимо благоустройства своих двух домов, еще выполняла роль свахи. Вот здесь и состоялось знакомство нашего интеллигента Лейб Шломо с простой русской девушкой Хаим Муськой, ее имя до прохождения гиюра, мне не известно, и они, как это и положено в молодости, полюбили друг друга. Так как у религиозных нельзя сближаться до свадьбы, так они встречались у Мирьям.
Наш ухажер, как европеец по воспитанию, знал, что дарить возлюбленной, но решил сделать на этот раз совсем необычный подарок- козочку, и, даже, спросил разрешения у нас на это, ну, чтобы и нам было веселее жить. Мы уже были готовы к пополнению в нашем зверинце, т. к. черепаха уже была.
Как-то он заходит и просит выйти наружу: “Я хочу познакомить вас с “овцой.“ Ну, мы вдвоем, не обсуждая, поняли, что он принес к нам овечку вместо козочки, выходим во двор, и видим: стоит перед нами человек нашего возраста и Лейб Шлема повторяет: “Это мой отец!“ Родители его были в разводе и его папа, зная, что он не может находиться на свадьбе вместе с остальной родней, приехал поздравить новобрачных, это по моим предположениям.
Как-то ко мне позвонил сын в присутствии Л.Ш., и я произнес слово “сыночек!“, так Л.Ш. сказал, что в его семье он не слышал никогда такого сентиментального обращения.
У него есть еще две сестры, и в процессе воспитания им часто приходилось принимать участие в официальных приемах, это я слышал от самого Л. Ш. У него уже были дети и он оказывал внимание и заботу товарищу, отцу- одиночке, нанял меня, как водителя, и мы ездили в сторону Тверии, чтобы покатать детей на лошадках.
Я чуть забежал вперед, т.к. прежде состоялась свадьба в Шар-Ишуве, на границе с Ливаном, место, где погибло более 100 солдат, при взлете двух вертолетов. Мирьям упросила меня взять на себя ночные съемки свадьбы, отказывался неоднократно, т.к. не был с этим знаком, и конечно ничего у меня не вышло, хотя ночные виды были шикарными. Да и на нашей с Ольгой свадьбе все пленки были засвечены. Сказал я Л.Ш., что это от неумения, он ответил, что от Бога.
И родились у них 3 замечательные девочки. Хаим Муська всегда была недовольна своим мужем, как не старался он ей угодить, когда-то и я это прошел, мало того, она порвала отношения со своими родителями, и это мы встречали в какой-то сказке. Мать-миллиардерша купила им дом, который ее не устраивал, пришлось продать. Возможно она живет сейчас со своими детьми в Южной Африке на полном обеспечении, а он, Л. Ш., шляется по большой Америке. А всему виной мы с Мирьям: мое неумение фотографировать ночью, а свахи- в подборе невесты, тем неимение, Мирьям гордится тремя хорошими девчонками.
Десять лет назад сваха встретилась с Л.Ш. в Америке, и он с какой-то женщиной, намного старше его, возили ее, будучи в наркотическом состоянии в своей машине, что было не безопасно.
КАРТИНКИ ЦФАТА
На втором этаже 4х этажного дома раздался стук в дверь, хозяйка открыла и, к изумлению, увидела на пороге рогатую корову, та смотрела на нее добрыми глазами, которые просили буханку хлебушка.
Когда в 90м репатриировались в Цфат, даже не мог подумать, что колючая проволока, обрамляющая крайние дома от леса, предназначена помешать проникновению коров в город, а не террористов. Это стало ясно не сразу, даже, спускаясь первые дни в ущелья на зарядку, мне казалось, что я рискую наступить на мину.
Не только коровы из долин по ночам поднимаются в город полакомиться в емкостях с пищевыми отходами, но и дикие животные: кабан, нумия, куница. Косули бояться и в поселения не заходят. С ними сталкивался утром, делая зарядку. Кабаны, обычно пасутся семейством, а самые маленькие, почему-то в полоску, ну, как у моряков тельняшки, видно, для мужества. Но вернемся к мирным коровам, обычно они пасутся стадом, и опасаются человека, и, очевидно, есть за что, но, если ты ее прикормишь хлебом, то она от тебя не отстанет, съест сколько бы ты ей не дал. Обычно в конце зимы, когда прорастает трава, появляется приплод у коров. Они телятся прямо в лесу под утро, мама, любя, вылизывает свое дитя полностью, пока он не поднимется на ноги, что ему удается с большим трудом. Новорожденному сразу хочется есть, и он тут же начинает тыкать яростно мордочкой в вымя, пока не заполучит сиську. Корова- мама, понимая потребность ребенка, продолжает невозмутимо поглощать траву. И, чуть позже, теленка можно видеть между задними ногами, который старается не оторваться от вымени, или атакующим мордочкой вымя, как боксер грушу. Глядя на эту красоту, возникает невольно вопрос: почему мы, люди, такие ненасытные? Вот недавно я сделал открытие, что котлеты из говядины вкуснее куриных. Для нас, прибывших жить на Ближний Восток, правила в местном сельском хозяйстве остаются неизвестными. Многие ли знают, что мы питаемся телятиной. Бычкам дают подрасти в течении нескольких месяцев до необходимого веса, иногда оставляют одного, другого, чтобы они в дальнейшем сменили взрослых быков. Корова, пока у нее есть приплод, может прожить максимум лет 25, но, если нет приплода- продают по дешевке на мясо. Я наблюдал, как после забоя такой коровы в роще, проходящее стадо жалобно мычало, а бык выл и отчаянно бил землю копытом. Хотел бы закончить этот рассказ более веселой картиной: весной, когда цветет миндаль и лесной ковер благоухает всеми цветами палитры, грех художнику не работать на планере. Мирьям встала рисовать у речушки, в тени дерева, склонившемся над ручьем и ухватившемся осьминогом своих корней в обрывистый берег. Я писал в метрах ста поодаль, мимо прошло небольшое стадо коров в сопровождении быка, они шли на водопой именно туда, где устроилась Мирьям. Я был увлечен работой, и, вдруг, слышу крик: “Валера!.. Валера!“ Поначалу меня это разозлило, но пришлось идти на зов, когда я увидел картину происшедшего, то стало смешно. Приблизившись, я увидел только этюдник, Мирьям рядом не было, приподняв голову, обнаружил ее на ветвях дерева- она не могла спуститься. Оказалось, что коровы не обратили на нее никакого внимания и спустились к воде, но бык оказался любителем живописи, кстати, среди людей тоже есть подобные. Если Мирьям будет вам рассказывать, что она была в красной кофте, и это действительно было так, и цвет вызвал агрессию быка, не верте, ученые доказали- бык не видит цвета.
О Д О П Т А Ц И Я
Мы, новые репатрианты 1990г., т. е. я и моя семья, приехали из аэропорта Бен Гурион прямо в Цфат, почему именно в этот городок? Товарищ привез перед репатриацией из Москвы с выставки израильской книги проспект по стране.
И Цфат в нем назывался городом –художников, и я выбрал, как бы свою среду, конкуренции не боялся – с ней интересней живется. Но оказалось в действительности совсем не то, что я предполагал. Если в Союзе я жил с оформительской работы, то здесь надо было овладеть компьютером, чтобы зарабатывать в этой сфере, а языков необходимых: ни иврита, ни английского у меня не было. На живопись есть желающие, но платить за нее, как за окна и двери, клиент не готов. И сидят художники в галереях Цфата и поныне с утра до вечера ежедневно, чтобы что-то продать. Но для меня строительные специальности были открыты, многими из которых я и овладел, так как они, да, приносили доход.
Все вновь прибывшие получали массу внимания от местного населения, особо политизированного. Мы с женой попали под опеку родителей мера города, связующего языка – никакого: ни идиша, ни иврита, ни английского. Вначале они повели нас в больничную кассу, членами которой мы стали, затем в банк, той же системы – Леуми. Позже, я понял, что это прямая связь с правой партией Ликуд. Как раз в этот период состоялись выборы в местные органы власти и шла борьба за голоса. О демократии мы, репатрианты, понятия не имели и воспринимали все происходящее через матрицу прежнего мышления, некоторые и поныне так же мыслят.
Каждая партия приглашала голосовать за своего кандидата, для этого накрывала шведский стол, что было очень занятно. На приглашение вступить в партию Ликуд, я, возьми и спроси, а можно ли, взглянуть на партбилет? Все ликудники стали искать по карманам корочки, но никто не нашел, мне и им стало неловко за неуместный вопрос.
Мне было 25 лет, когда я, работая на заводе и хотел вступить в ряды КПСС, был активным комсомольцем, и заводская организация комсомола должна была дать для вступления в партию рекомендацию. Все пошло бы по мною намеченному плану, если бы я не понравился подруге комсорга. Мы были в походе и спали с этой, довольно симпатичной девушкой, блондинкой в одной палатке, но я воздержался, зная, что от женитьбы мне будет не уйти.
Через несколько лет, когда я уже не работал на заводе, мне повстречалась Катя Гарбузова, бывший комсорг завода и спросила: “Ты пришел на завод, чтобы вступить в партию?”- я ответил честно - “ Да!“
Но я ни о чем не жалею, когда разочаровался, вначале в своих планах на жизненную карьеру, а затем и в самой партии, и понял, что надо жить по чести, и это было моим прозрением.
Возвращаюсь в наши будни, от предложения вступить в Ликуд со второго раза я не отказался, это меня ни к чему не обязывало, и, даже, соответствовало моим взглядам. Членом этой партии был несколько лет, пока не услышал фразу, какого-то члена центра Ликуда: “Ликуд, мой дом!“ И я себя почувствовал не званным гостем и вышел из него, хотя продолжаю голосовать за правые партии.
Один из русскоязычных, как видно, бывший партийный функционер, при встречах с представителями разных партий, задавал один и тот же вопрос: “ Почему большие часы в центре города не работают?“ Ему отвечали, что эти часы принадлежат другому хозяину, и выборы к часам не имеют никакого отношения. Я слышал это от господина несколько раз и говорю ему при всех: “Отремонтируй за свои деньги!“ Он посмотрел на меня с удивлением, но мы с ним, вдруг, поняли, что попали в другой мир, и, что за все кто-то должен платить. В том мире, откуда мы приехали, все принадлежало ВСЕМ и НИКОМУ, а в этой системе каждая вещь должна иметь хозяина, и любые проблемы решаются только финансовыми средствами.
“ МИЛЛИОНЕР ”
Как-то приехал в Цфат хозяин одного полуразрушенного дома, когда-то купивший его за бесценок, таких древних строений здесь много, и, если его покупает состоятельный человек, оно становиться украшением города.
Этот “миллионер”, как нам донесли из ирии, был из Франции, на вид крупный, полный, преклонных лет, и, даже, интеллигентный и, как украшение к его респектабельному образу, рядом с ним молодая жена. Еще раннее нам, художникам, ирия города оплачивала аренду галереи первые два года, для выставки и продажи наших работ, и сейчас нас собрали 10-15 человек, в шабат, чтобы познакомить с этим господином. Основная цель у руководства города была: преобразовать центр старого города, т. к. этот дом стоял на самом видном месте с забитыми окнами, и, видно, хозяину давно позванивали, так что он был долгожданным гостем. Но у гостя были свои, никому неведанные планы.
Переводчиком был один из художников, знавшим английский, Володя Смушкевич. Господин хороший начал с того, что он готов дать каждому из нас по одной комнате под мастерскую, но две комнаты он оставлял себе с супругой. Так как мы находились внутри развалин, когда-то серьезного строения, а этажей там было 3-4, часть которых уходила в скалу, под землю, то каждый из художников стал себе присматривать по комнатке. Трения между нами уже происходили, т. к. несколько человек в группе были бывшие члены Союза художников, и, несмотря на то, что они уже были в другой стране и на правах новых репатриантов, им хотелось сохранить привилегии и право на лучшее место на стене, этих мест было мало, т. к. стены были круглые.
Хозяин несколько раз спросил нас, готовы ли мы работать в шабат, и мы, не чувствуя подвоха, дружно давали согласие, хотя в религиозном районе никто не позволит работать в шабат, чего мы тогда еще не знали.
В стороне стоял мой старший друг Борис Леви, говоривший на 5и языках, и прислушивался к разговору, и, когда француз оказался на некотором расстоянии от нас, он пересек ему дорогу и, что-то сказал на французском, а тот ему ответил на идиш:”Мишуга!”
Чуть попозже я поинтересовался, о чем был разговор, так Борис объяснил, что он сказал “миллионеру”, что бы тот не морочил нам яйца. В начале я не мог дать объективную оценку поведения моего приятеля, но в конце события он оказался на 100% прав. Затем господин захотел посмотреть нашу живопись, и переводчик возил его по всем местам нашего обитания и тот приобретал понравившиеся ему работы. Купил он работу и у меня, натюрморт малого размера и еще сырой, это был мой первый заработок живописью, я получил 500франков, и, даже, когда перевел эти деньги в 200шк., и тогда тоже не разочаровался. На следующий день мер города и гость пошли оформлять перевод частной собственности в общественную, что оказалось не возможным, хотя там, откуда мы прибыли – запросто это делалось всю короткую и бесконечную историю СССР!
В дальнейшем по слухам, а, возможно. еще до нашего знакомства, этот человек обанкротился и кому-то продал полу развалину и тот “кто-то” на моих глазах построил очень приличный дом, без благотворительных побуждений.
АХМЕД, САЛАХ, ХАСАН
Как говориться: с подводной лодки не сбежишь! Каждый месяц надо приносить зарплату, “хоть кровь из носа “ И никого не интересует- лежит твоя душа к работе или нет. Статус твоей бывшей жизненной карьеры никого не интересует. Ну, как на эскалаторе, спустился, а подняться наверх займет годы. Как здесь говорят: “Лят, лят!“
Первое, что надо было приобрести, это язык и права на вождение машины.
Физически был в форме и мне предлагали в основном тяжелую работу.
Правда самая первая работа была оформление сцены к концерту новых репатриантов в центральном зале города Цфат. Оформление заслужило большие аплодисменты, как и сам концерт, а за работу я получил 200шк. и мне оставили в подарок краски- гуашь, которыми исполнял оформление. На работу было потрачено несколько недель, плюс, оставленный ульпан.
Вроде бы пришла известность сразу, но за нее не платят. В дальнейшем предлагали оформительскую работу, но за бесценок, даже шел на встречу просьбам, проявляя собственный энтузиазм. Необходима была ежемесячная зарплата, и я пошел работать на памятники, где хозяином был еврей, выходец из Туниса, и у него работали: его брат Шмулик и арабы- Хасан, Ахмед и Салах. Вот к ним я попал в подчинение. При установке памятников все вместе таскали тяжелые плиты мрамора и месили бетон для монтажа на могилах. Вот самую важную работу, то есть- замес бетона, стали поручать мне. Вначале показали, как надо работать турией, это вроде цапки, с которой я был знаком с детства, работая на огороде. Эти трое работали задолго до меня, и им было о чем поговорить и обсудить. Между собой они говорили на арабском, а со мной на иврите. Особо нравилось надо мною боговать Салаху, молодому, красивому парню, я месил бетон, а они говорили “за жизнь”, как говорят в Одессе. Надо было изменить ситуацию, она представилась во время игривого распускания рук. Я использовал момент и хорошо крутанул руку Салаха. Позже, когда отношения наладились, он признался, что было очень больно. Не смотря на разницу в ментальности, лояльность по отношению к евреям у всех троих наблюдалась. Тоже самое можно заметить везде, где работают евреи и арабы вместе, особенно в больницах, в отношениях между врачами.
У хозяина много лет простаивал станок для нарезки букв на мраморе, но никто на нем работать не мог. Имея технический опыт, я наладил работу этого станка и это стало в дальнейшем моим основным занятием. Так что вся тяжелая работа оставалась на плечах наших арабов, но, иногда, и я им помогал. Взял хозяин в помощь им, для замеса бетона спортсмена, мастера спорта по боксу и по гребле, заслуженного тренера СССР- Леву Свердлова из Ташкента, через неделю Лева потерял работу.,
Хасан был мой ровесник, верующий мусульманин, каждый день, в обед он расстилал коврик и совершал намаз.
Как-то молодой Салах меня подтолкнул и сказал: “Делай также!“- мой взгляд его охладил, это было до того, когда мы подружились. Хозяин Меир купил в свое время винодельню, которую перестроил под обработку мрамора.
Как рассказал Хасан, там еще оставался большой чан с остатками благородного напитка. Евреи стали, не спеша, допивать это вино и дали попробовать Хасану, по его словам, это было первый и последний раз в его жизни- его евреи откачивали. В хорошую погоду при установке памятника, он мог неожиданно исчезнуть и его поиски на кладбище были безрезультатны, потом находили место, где он отлеживался и горочку скорлупы от миндаля.
Как-то поехали Хасан и Ахмед устанавливать мрамор для большой кухни, все было готово, привезли благополучно и оставалось лишь поднять на нужный этаж, также благополучно, но решили использовать лифт, зачем ишачить? Стали заносить в лифт, здесь дверь закрывается и…ломает дорогостоящую вещь, оба вернулись с опущенными носами, ой, как кричал Меир в нервном припадке, ой, как топал ногами. Потом они эту же кухню сделали из трех кусков, и звонил заказчик, возмущался, но ему уже ничего не помогло.
Как-то в селе Хасана состоялась свадьба, и, по какой-то причине жениха зарезал его же друг. Хасан показал, как это делается, медленно проведя рукой по горлу, у этого добродушного человека глаза смеялись, как будто речь шла о петухе. Шмулик пригласил меня поехать вместе к больному Хасану, но это движение рукой по горлу в меня вселило страх.
Я заканчивал у Меира работать и одновременно ставил памятник тестю и попросил Хасана сделать работу по установке добросовестно, ведь мы друзья. Он заверил, что иначе быть не может. После завершения работы, я проверил памятник, и, конечно, он не сделал того, о чем я его просил и, когда сказал об этом ему, он ответил арабской поговоркой: “Если, ты спишь в одной комнате с арабом, то один глаз должен быть приоткрыт!“ Хасан обрабатывал мрамор без маски и, как видно, забил легкие пылью, из-за этого стал тяжело болеть.
Ахмед был из бедуинов, имел водительские права, а это значит, что и зарплата его была выше. Узнавать, кто сколько получает, не стоит, да и ответа не получишь, т. к. это производственная тайна. Если, новый работник будет знать потолок в зарплате, то сможет оказывать давление на хозяина. Поэтому по закону рынка труда, надо держать язык за зубами. Ахмед на машине хозяина по утрам приезжал на работу с Хасаном и Салахом. Это был небольшой грузовой автомобиль для 3 человек в кабине.
Однажды Салах был занят на индивидуальной работе, и меня послали вместо него на установку памятника в каком-то кибуце. Небольшое кладбище окружал сад маслин и, после окончания работы начался активный сбор урожая. Мне было противно, стыдно и страшно, мало того, что воров ненавижу, но я, к тому же, воровал у своих. Набрав по ведру маслин, поломав несколько веток, дерево хрупкое, мы, наконец-то смылись, и напарники просили не рассказывать Салаху, но он все узнал от них же, а мне предъявил претензии, почему я молчу. По дороге домой мне объяснили рецепт приготовления зеленных маслин, но у меня не получилось, т.к. у арабов этим занимаются женщины, надрезая каждую маслину и меняют воду в рассоле 5 дней ежедневно, пришлось их есть горькими- заслужил.
Каждый день в обед они доставали свои свертки с едой и маринованными маслинами, после еды просили меня забрать себе, если не забирал- выбрасывали в мусор. Ели руками и мне советовали, это было вкуснее по их мнению. Ахмед ел, держа одну руку за спиной, так положено у бедуинов, т.к. рука, обслуживающая тело не касается еды, в завершении трапезы надо отрыгнуть, это знак сытости и благодарности. По началу меня передергивало, я смотрел на него, надеясь, что он поймет по взгляду, что это неприлично, но никакой реакции, потом и я привык. Ахмеду было тогда лет 30, и, вдруг он делится со всеми, что жена не впускает его в дом- вот это, да...! Вроде серьезный парень, не учитывая его плутовства. Да и у меня в это время проблемы в семье, но для нас, европейцев, это было как бы естественно, но для Востока- это дикость неприемлемая, если рассматривать через призму борьбы Востока с Западом, то этот нюанс в пользу Запада, на фоне насилия в арабском секторе над женщиной.
Салах был славным парнем, ему, как наиболее грамотному в иврите доверяли переговоры с заказчиком. И, вдруг, он женился, и пошли ребенок за ребенком, испугался демографического перевеса уже я, и попросил его остановиться, хотя присутствующие приняли это за юмор.
Я уже работал в других местах, но, когда эта тройка, проезжая по городу, видела меня, то останавливались и расспрашивали о делах.
Последнюю зарплату я никак не мог получить, то ли мстил мне хозяин за то, что я его оставил, приходил несколько раз в назначенное время- все закрыто, у меня еще не было машины, хождение занимало много времени, сдавали нервы. Возникла мысль отомстить и разбить листы мрамора, которые были аккуратно складированы пирамидой на территории. Как хорошо, что я этого не сделал, в дальнейшем сохранил нормальные отношения со всеми.
Через несколько лет произошел между братьями конфликт, младший брат решил открыть свою мастерскую, и просил выплатить ему компенсацию-(пицуим) за все годы, проработанные у старшего брата, а их было лет40. До этих пор в Цфате у них не было конкурентов, и Меир диктовали цены и дизайн памятников. Я вырубил, как мне казалось, более эстетичную модель одного из памятников, а когда ушел от хозяина, Меир это надгробье зарыл в землю, что бы ни у кого из заказчиков не возникало желания отойти от образца.
Между братьями началась вражда, и они причинили друг- другу много пакостей. Даже, когда умерла ихняя мать, раввины у гроба матери хотели их помирить, Шмулик наотрез отказался от мира с Меиром.
Со всеми ими, я и сейчас сохраняю приятельские отношения.
Ц В И Э Л И
Он стоял возле ограждения из колючей проволоки, что оцепляла концлагерь для немецких военнопленных и наблюдал за уже мирной жизнью с наружи, в моей срочной службе это называлось: “смотреть телевизор.“
Мимо проходила семья и разговаривала на идиш, поравнявшись с ним, кто-то обозвал его: фашистской гадиной. Зек ответил на идиш, что он не немец, а еврей. Возник разговор, еврейская семья уезжала в Израиль, Цви Эли, так его звали, попросил этих людей передать своим родственникам, что он остался жив, в дальнейшем он убедился, что они выполнили его просьбу.
Прежде он носил имя и фамилию ашкеназких евреев, но в Израиле предлагали менять на ивритский манер, и он так и сделал.
Цви Эли был венгерским евреем, из религиозной семьи, когда началась война, вся семья погибла, а он спасся, перешел линию фронта, чтобы сражаться на стороне СССР против фашистов, но вызвал подозрение у НКВД и был заключен вместе с немецкими военнопленными в Киеве, не далеко от Бабьего яра в концлагерь. Это происходило к концу войны, где отсидел он 3 года и выучил русский разговорный язык.
Там было несколько заключенных евреев, одного из них, товарища Цви, застрелил солдат при сопровождении, за попытку, якобы, к бегству, хотя бежать тому было некуда и незачем. Так, что солдат вложил свою лепту в уничтожение этого “поганого еврейского рода.”
Все голодали, есть было нечего. Офицер-еврей, иногда, звал Цви, ругался, матерился, почему того нет на месте, заводил в кладовку и кормил и давал передать еду его товарищам.
В это же время, снаружи, за колючей проволокой, происходили характерные для того времени события. Были немецкие зеки, которым доверяли и те работали на территории Киева. Так один из них зашел к моим родственникам, а они жили в этом районе, и предложил кусок хозяйственного мыла в обмен на хлеб. Тетя обменяла, но это оказалось не мыло, а деревянный брусок, обмазанный мылом. Дядя- фронтовик, придя с работы, узнал об обмане, нашел того немца и отделал по полной.
Среди заключенных были довольно изобретательные немцы: на складе мясопродуктов зимою появилось много крыс. Поймали одну, прикрепили ей на шею ошейник с колокольчиком, Цви в этом принимал участие, и отпустили, так крысы вереницей бежали по снегу со склада. А та, что с колокольчиком, ослепла, но осталась на охране склада, ее, даже, подкармливали.
Кто-то Цви Эли посоветовал написать письмо самому Сталину, и даже помогли написать на русском, так только за это его посадили в карцер вместе с фашистами и крысами.
Именно в этот период на рынке в Киеве произошел конфликт между евреем и гоем. Стал появляться иногда на рынке герой войны в орденах, но без ног.
Помню этих безногих на самодельных досках с подшипниками, в руках у них были приспособления, напоминающие затирки для штукатурки, и ими они отталкивались от земли. Эти калеки от войны приползали на рынки страны ради пропитания.
А в Киеве какой-то торгаш стал поддевать такого героя войны: “Евреи не воевали, ты эти ордена купил!“
Некому было защитить фронтовика, в следующий раз он это трепло пристрелил. В ответ был учинен ленч над семьей героя ОВ.
Похороны торгаша прошли с большой почестью, на них принес свои соболезнования Первый секретарь ЦК КПСС Украины Н.С. Хрущев.
У Цви Эли были хорошие отношения с офицером, который его подкармливал, и тот советовал ему после освобождения из заключения не ехать в Венгрию, а ехать в Израиль. Но Эли тянуло домой, и, освободившись, он поехал в родительский дом, который был занят каким- то венгром, и который его, даже, на порог не впустил.
Репатриировавшись в Израиль Цви Эли получил юридическое образование, женился, ныне у него есть внуки и правнуки. Умный, образованный израильский интеллигент, всегда помогавший вновь прибывшим. Живет в Цфате, ныне ему за 100. На иврите им написана книга воспоминаний.