Большие разноцветные стрекозы
Парили в котловине меж холмами,
Искусно оседлав поток воздушный.
А выпавший из стаи алый планер
Скользил легко над морем бирюзовым, -
Таким впервые я увидел Крым.
Вставало солнце над далёким кряжем
Огромным, раскалённо-красным диском
Или щитом античного героя,
И светлая дорога в даль вела
Сквозь чёрные теснины Карадага
Тропинами Волошина и Грина,
Которые любили здесь бродить
И пушкинские строфы повторяли...
Теперь их имена здесь на устах
У всех, и эта местность
Овеяна их духом и печалью,
Пронизана их потаённым светом.
Так Феодосия иль Старый Крым
Царят в романах Грина Зурбаганом,
А в Коктебеле властвует Волошин.
Я помню... Его дом на берегу
Стоял, как перст, заброшенною дачей,
Куда обычных смертных не пускали.
Но этот тихий, предвечерний свет,
Как будто бы с вершин его могилы,
С его сырых, бессмертных акварелей,
На все холмы окрестные и бухты
Обратно перелился навсегда.
Вот потому-то выступ Карадага
Так резко выступает на закате
Рельефным образом Поэта Киммерии
Над огненным Боспором бирюзовым,
Как будто бы сама извечная природа
Извечно знала, что всё будет так.