Как в затоне вода, задыхаясь на сумрачный воздух,
остывает в зрачках, обнимающей ветви росы,
так паучьи глаза, затаившись бликующей гроздью,
в тёмном теле дрожат, что трава от вечерней грозы.
Кости сосен, скрипя по верхам, расцарапали небо.
Грузный грохот, блеснув корневищем – угрюм и смущён –
разбиваясь на капельки тлей, замолкает и немо
по смолистой коре пробегает незримым ручьём.
В этой вспышке холодные кроны деревьев мгновенны
как морские валы, только, в полую глубь просочась,
звук свернулся клубком под сосной в золотой муравейник.
Там неслышно во тьме и тепле зарождается связь
душной прелости с тонким хитиновым слоем и древней
беспробудной, как птичьи останки, ничьей головой:
до макушки набитой иголками сосен и елей,
до бессмертья наполненной памятью меловой.
Круглый череп светящийся выдохнет первое слово,
что не сказано раньше. Янтарный придушенный стон
бьётся к свету наружу с отчаянием мотыльковым.
Это с той стороны. С этой – пальцы стучатся в смартфон.
2019