Как возвращался с войны солдат
по дороге, по распутице, по грязи вброд,
по колено в колее средь полей – заплат,
как ранение осколком в белый твой живот.
В черных поездах по сырой весне
таял под соломою навоз кобыл,
пробивался луч сухой между досок в стене,
да песчаником с улиткой в нем клубился дым.
Были б целы сапоги, да махорка суха,
были бы руки с головой – всё приложится.
Поезд тормозом скрипит – задрожал солдат,
и заплакал бы – да вот, не положено.
Сцапали друг друга сцепы как капкан,
и щеколду передвинули, что твой затвор.
– Всё, приехали, служивый, а теперь уж сам
разбирайся, где тут будет твой родимый двор.
Спрыгнул солдат на родную грязь.
Закружилась голова в светлой свежести.
А земля клубится паром, что коровья пасть,
будто просит семена с жадной нежностью.
А весна смолит – как на солнце брошь,
ослепляет глаза небо синее.
На сосновой станции вода все сплошь,
наморозило сосулек сучьим выменем.
На крылечке – лужа. Дремлет. Кап. Вода.
Прыгнет капля, будто вошь бриллиантовая.
На сосновых бревнах липкий пот – смола.
Будто в тифе горячи стены станции.
Даже в зал на станцию натекла вода.
Только странно – никого. Только из окна
желтый свет. Билеты плавают, осколки льда,
и над талыми местами вьётся мошкара.
Рядом за спиной запыхтел паровоз,
свистнул пару раз и пошел стучать,
и уехал, да вдали поскулил, как пёс,
только рельсы с тишиной знай себе стоят.
До деревни идти-то всего три версты.
Вроде пуганый, а все равно сыпью – мороз.
В белых ленточках бинтов придорожные кусты.
Серебрятся головни, как волчий нос.
Да и нет деревни – только печки торчат,
только небо в черных лужах отражается,
да скрипит доска, да угли фырчат,
тихо ленточки бинтов развеваются.
Сел солдат на мешок. Вот такая весь.
Вот такая-то семья, двор-избушечка…
Рядом голосок: «Тятька, дай поесть».
Обернулся – а там дочь его, Аксютушка.
Смотрит, а в груди окоченело всё.
Развязал мешок, дал ей сахару.
- Мать-то где?
А девчонка сахар ест-грызет.
- Померла она вместе с братиком.
Ох, не дай Бог привыкать тебе, солдат-мытарь,
привыкать к такому светопреставлению.
Только черный двор, горбыли да гарь,
желтый свет желт, как чумное объявление.
- Из людей кто есть?
- Вроде кто-то есть.
Помянул солдат святую богородицу.
Помолчал он час, и сказал:
- Ночуем здесь.
А уж завтра поутру будем строиться.