- Внучок! Внучо-ок! - протяжно и в тоже время очень звонко звала своего драгоценного правнука баба Анна.
- Да иду я, баб, - по негласным правилам этой семьи прабабушку все называли бабушкой, а еще её все и во всем безоговорочно слушались, или делали вид, что слушаются. - Что случилось?
- Найди мне пульт от телевизора, быстрей, быстрей! Что ты вечно возишься. Надо срочно послушать, что эта лахудра про нас там болтает.
Лахудрами у бабы Анны были все западные журналисты, но одна из них особенно.
Слух к этому времени у бабы Анны, конечно, притупился, и если она смотрела телевизор - а не смотреть она его просто не могла - вся семья была в курсе событий: во-первых, громко, во-вторых, баба Анна возражала и вела диалог с дикторами, называя их весьма неприличными именами и давая всему происходящему в наше время свою жёсткую оценку.
Ещё она кидала тапочки в телевизор, и даже что ещё потяжелее. В порывах особого негодования от несправедливости в ящик вещания летело все, что попадало под руку, и пульт тоже. Позже на помощь в его поисках приходили домашние, особенно когда речь шла про обостренные отношения с Россией всего остального мира.
Эти новости выдержать без скандала баба Анна точно не могла, и поэтому после того, как пульт был найден, все бежали за валидолом - сразу же!
- Баб, тебе же вредно новости смотреть, - слегка чванливо произнес внук Ваня.
- Отставить разговорчики, смотреть мне, пока ещё мои глаза видят, важно, а не вредно, а вот быть в полном неведении - даже опасно! Ты хоть понимаешь, что происходит на этом свете сейчас?
- Да, баб, я понимаю.
Двенадцатилетний Иван, конечно, многое понимал. Всё-таки семья военных медиков. Мама и папа вечно в командировках в горячих точках, и бабушка с дедушкой - военные врачи, будучи на пенсии всё ещё продолжали нести свой крест на службе в госпитале, где, собственно, когда-то и познакомились. Разговоров в семье было немного, но если уж и говорили, то примерно в режиме политинформации: четко и по существу.
- Нет, слушай меня внимательно, - баба Анна наклоняла лицо в сторону Ваньки, сводила брови, - я лейтенант медицинской службы вооруженных войск союза Советских Социалистических республик, гражданка Лыкова Анна Львовна, прошла всю Великую отечественную войну, которую, внучок, Россия не начинала - ты понимаешь? До Берлина дошла, таская на себе раненых бойцов! А нас теперь оккупантами и захватчиками выставляют?
- Да, баб.
- Что да? Что да, я тебя спрашиваю?
В такие моменты баба Анна начинала сжимать челюсти так, что, казалось, желваки треснут от напряжения, вцепившись своими сухими, но всё ещё очень крепкими руками в спинку кресла, которое было надежное и мягкое, как руки дедушки, - так говорила прабабушка, вспоминая про него. Жаль, что с дедом Иван не увиделся. После тяжёлых ранений осколок всё же сработал, как мина замедленного действия, и дед ушёл…
Именно кресло из всей домашней мебели было не просто раритетом, а ценностью номер два после кителя с медалями. Но в те минуты, когда с экранов телевизоров неслась грязным потоком обмана и лжи информация о нашей Родине, а особенно о Великой Войне и победе, в бабушку вселялась дикая сила, страсть и отвага, и казалось, что если бы сейчас зазвучал призыв выйти и встать стеной вокруг России, именно она была бы первой среди многих, хотя, про многих она, конечно, сомневалась…
И Ваня, будь он неладен, никак не мог понять такой резкой перемены в эмоциях бабушки. Как божий одуванчик, стряпавший по воскресеньям блинчики, мог так меняться?
Она, конечно же, прошла всю Войну сначала просто медсестрой. Были у них какие-то вылазки и десанты, про которые баба Анна рассказывала с неохотой, просто потому, что вспоминать об этом было очень больно. И вообще, семья очень сильно сомневалась в том, что просто медсестра, потому как иногда бывали такие провокационные рассказы, что ясно было – такую информацию простая медсестра вряд ли могла знать.
Да и владение языками тоже вызывало какие-то сомнения, ну, во всяком случае, Ванька решил, что бабушка как минимум была разведчицей, а медицина - это так, для прикрытия, и поэтому уважение и трепет при общении с ней присутствовали всегда. И вот в какие-то моменты она особенно начинала буйствовать, так как характер у неё был не просто боевой, а настоящий - командирский. Такое ощущение, что она, как минимум, могла танковой дивизией командовать, и всегда боевой настрой и бодрость духа, и такое жизнелюбие, что просто позавидовать. Но когда начиналась новая политическая программа, баба Анна просто впадала в ярость: кидалась тапочками в телевизор, вне себя от возмущения и несправедливости - как такое они могли себе придумать? Как такое вообще может быть?
И когда её нетерпение превышало допустимый предел, приходилось звать Ваньку.
- Вань, кто такой маршал Жуков?
- Баба, этот человек командовал армией, и его подпись стояла на документах о капитуляции Германии.
- Кто такой Покрышкин?
- Герой Советского Союза, летчик-истребитель, летал на Мигах и Су2, на его счету много сбитых немецких самолетов...
И так далее…
Ваньке сначала вся эта петрушка не нравилась, а потом привык потихоньку, всё выучил, а самое главное запомнил навсегда: слова новгородского князя Александра Невского. «Кто к нам с мечом придет, тот сам от меча и погибнет». Эти слова бабуля цитировала с особой гордостью за свою Родину.
Конечно, доходило дело и до строевой подготовки, так сказать, для поддержания спортивного тонуса, так как не понимала баба Анна, как можно ходить в спортзал, тягать там бесполезные штанги и гири, наедать себе мышцы, которыми и пользоваться-то как, непонятно? Зачем такие качки?
Свято веря в боевую спортивную подготовку, прабабушка дрессировала внука как могла, считая, что ему это принесет больше пользы. Родители, кстати, не возражали.
- Ваня, давай-ка по-пластунски! И ты свой вигвам то опусти, а то, считай, что тебя уже пристрелили! Так, молодец. Давай теперь упор лежа, и на локотках приготовься к планке. Стоим, стоим минут пятнадцать.
- Баб, ты что? Во всех нормах ГТО три минуты!
- Три минуты - это норма детского сада ясельной группы. В тот момент, когда человек желает познавать мир, сначала сам учится ползать, а потом ходить, падает, встаёт и опять идёт, и так бесконечное число раз. Понимаешь, развитие идёт на всех уровнях особенно прогрессивно, когда человек что-то постоянно постигает, постоянно находится в движении. В динамике должны быть и ум и тело, понятно?
- Да, баб.
- Вот и ладненько. И опять приседаем, отжимаемся. И все это делаем вперемешку со штудированием русской истории, которую начали безжалостно перекраивать, перевирать. Ладно бы, там такие факты, о которых нельзя молчать, или что-то действительно сомнительное. Но оспаривать победу! Нашу победу!!! Это ни в какие ворота не лезет. Ой, Ваня, вам предстоит отвоевать правду, понимаешь?
Бабушка считала своим святым долгом рассказать Ваньке многое, так как видела что происходит вокруг. Молодежь не хотела знать и слышать своих близких - интернет и телевидение затмевало их авторитет и жизненый опыт. А ей, как она говорила, осталось совсем немного.
- Ваня! Ты готов к параду? Времени почти не осталось. Где тексты наших песен?
- Вот, баб.
- Знаешь, Вань, если бы не наши песни, не наши близкие которые нас ждали…
- А страшно тебе было, баб? Ты же такая молодая была?
- Страшно было не за себя, а за всех родных, за всех ,кто на нас надеялся и ждал, кто не смог пойти воевать, страшно было представить, что мы позволим фашизму растоптать нас. Мы смогли победить, смогли выстоять. Как не страшно, страшно, Ваня. И за вас сейчас страшно. Я же сама была девчонкой, что там в семнадцать лет. А вот, знаешь, повзрослели в один день.
- Да-а-а, - протяжно и задумчиво произносил Иван, и всё представлял, как бы он смог вот так, не раздумывая, в один день встать и пойти и даже умереть за Родину, за свою семью.
Ответа внутри своего сердца он не находил.
Он лишь понимал, что таких, как его бабушка, было много, и на параде Победы они с гордостью несли портрет деда. Слёзы лились из глаз даже у взрослых мужиков, а бабуля гордо сидела на почетной трибуне, смотрела на это грандиозное шествие и тоже плакала...
Ванька тоже не мог сдержать слёз.
А бабуля приговаривала: «Смотри, Ваня, они все с нами, мы не зря все это совершили, нас живых уже совсем немного осталось, никто вам потом правду не расскажет, а я хочу, чтоб ты знал, знал и помнил, и своим детям смог рассказать, что победа эта наша!».
- Да, баб.
И вот теперь, в 2018 году, бабушка с ещё большим трепетом готовится к этому великому празднику.
- Ладно, внучек, прости, я же с любовью. Давай ещё раз споем нашу. Чувствую, это будет мой последний парад.
- Ну ты чего, баб?
- А чего? До ста лет, что ли, мне жить? - с задоринкой и грустью в глазах отшучивалась баба Анна, - да и дед меня там уж заждался... Ладно, хорош нюни-то распускать, включай нашу и подпевай, зря, что ли, на хор свой ходишь?
Ванька изо всех сил старался петь громко и чётко, проговаривая каждое слово.
И, значит, нам нужна одна победа,
Одна на всех. Мы за ценой не постоим!
Нас ждёт огонь смертельный,
И всё ж бессилен он.
Сомненья прочь, уходит в ночь отдельный
Десятый наш десантный батальон.
Десятый наш десантный батальон!