То ль жаворонок, то ли Гамаюн -
не разобрать за звоном комариным.
Опять закапал сказочный июнь
луга обугленным ультрамарином.
То ирисы, то пасынки небес;
на желтизне бесовской курослепа
восходят всем ветрам наперерез,
лиловооким чудом тычась в небо.
И всяк в надежде лепестки простёр
как троеперстье, бога тщась приветить...
Им очи азиатские озёр
дано бессонниц терпкостью отметить.
Ладонью смуглой окольцуй букет,
ещё послушный опытом птенцовым,
встряхни его - он пропоёт в ответ
шуршанием обёрток леденцовых.
Всплывёт из детства простенький сюжет,
бесхитростней, чем сельский переулок,
о счастье бесконечном, как дюшес
избытком сладости сводящий скулы.
А этот стебель! Гол и пол, как трость
у чудака при котелке, что дразнит
пасть сытости с экрана ей; весь - кость
куриная сумбурных наших праздненств!
Дай им воды скорей. Нутро ожги
казенной влагой, зачумлённой хлоркой.
Расправлены удушьем, пусть дожди
земные проклянут за пламень в бронхах.
Один наутро подойду к окну,
где свой постскриптум начертало пламя...
От рукописей, преданых огню,
такая ж точно остаётся память.