Случается часто, что одно из стихотворений известного автора, становится как бы «визитной карточкой» поэта.
Назови - «Если я заболею к врачам обращаться не стану» - вспомним Ярослава Смелякова, присовокупим к нему ещё «Хорошая девочка Лида».
Если прозвучит стихотворение «Гренада» - несомненно - Михаил Светлов.
При упоминании стихотворения «Курсантская венгерка», из нашей памяти всплывает имя поэта - Владимира Луговского:
«Курсантская венгерка».
Сегодня не будет поверки.
Горнист не играет поход.
Курсанты танцуют венгерку, -
Идёт девятнадцатый год.
В большом беломраморном зале
Коптилки на сцене горят,
Валторны о дальнем привале,
О первой любви говорят.
На хорах просторно и пусто,
Лишь тени качают крылом,
Столетние царские люстры
Холодным звенят хрусталём.
Комроты спускается сверху,
Белесые гладит виски,
Гремит курсовая венгерка,
Роскошно стучат каблуки,
Летают и кружатся пары –
Ребята в скрипучих ремнях
И девушки в кофточках старых,
В чинёных тупых башмаках.
Оркестр духовой раздувает
Огромные медные рты.
Полгода не годят трамваи,
На улицах склад темноты.
И холодно в зале суровом,
И надо бы танец менять,
Большим перемолвиться словом,
Покрепче подругу обнять.
-Ты что впереди увидала?
-Заснеженный, чёрный перрон,
Тревожные своды вокзала,
Курсантский ночной эшелон?
Заветная ляжет дорога
На юг и на север – вперёд.
Тревога, тревога, тревога!
Россия курсантов зовёт.
Навек улыбаются губы
Навстречу любви и зиме,
Поют беспечальные трубы,
Литавры гудят в полутьме.
На хорах – декабрьское небо.
Портретный и рамочный хлам
Четвёртку колючего хлеба
Поделим с тобой пополам.
И шелест потёртого банта
Навеки уносится прочь –
Курсанты, курсанты, курсанты,
Встречайте прощальную ночь!
Пока не качнулась манерка*,
Пока не сыграли поход,
Гремит курсовая венгерка…
Идёт
девятнадцатый год.
*Манерка - походная металлическая фляжка с привинчивающейся крышкой
в виде стакана.
1940 год.
Владимир Александрович Луговской, известный советский поэт, переводчик и журналист,родился в Москве, 1-го июля 1901 года, в семье певицы и учителя, преподававшего русскую литературу в гимназии. Оба его деда – и по отцовской, и по материнской линии – были священниками.
Отец – Александр Фёдорович Луговской (1874-1925) всю жизнь преподавал в Первой московской гимназии на Волхонке. Мать – Ольга Михайловна (1878-1942) была талантливой певицей, но предпочла посвятить себя семье.
Владимир их первенец, ещё у Луговских, росли две дочери Нина 1904 и Татьяна 1909 года рождения.
Что касается Владимира, поначалу никакой литературой он заниматься не собирался. Вспоминая детство и юность, поэт позже в своей автобиографии писал:
«О стихах я тогда не думал, хотя вокруг всё кипело стихами.
Грозной тенью надвинулась Первая мировая война.
Пришла и ушла, Февральская революция и ослепительной молнией грянул Октябрь – очистительная гроза над миром, великий поворот и для всего моего поколения.
Сдавались юнкера соседнего с нашей гимназией Александровского военного училища, ещё дымились догорающие дома у Никитских ворот, а на стенах уже белели первые декреты о мире и земле.
Я был на Красной площади, когда Москва хоронила своих солдат и красногвардейцев у Кремлёвских стен».
Конечно, после 1917 года жизнь семьи Луговских сильно изменилась.
Вполне благополучная семья, имевшая прислугу, содержавшая большой дом, с поразительным смирением приняла всё – разрушение прежнего уклада жизни, голод, холод.
Главное для Александра Фёдоровича, а, следовательно, и для его семьи, на тот момент жизни стало спасение его учеников гимназии.
Он особенно не вникал в суть классовых битв, в революционную и антиреволюционную риторику, он тихо и настойчиво делал своё дело.
Александр Фёдорович стал добиваться у новых хозяев возможность создать в Подмосковье школу-интернат для детей, где они могли бы выращивать овощи, разводить птицу и скот и таким образом выживать в новых условиях.
Он же со старой гвардией гимназических учителей обязывался учить детей в свободное от работы время.
Непомерными усилиями, была создана школа-интернат (трудовая колония), недалеко от Сергиева Посада, в селе Розановка, её возглавил Александр Фёдорович Луговской.
Такая школа – интернат была первой в стране и являлась прототипом будущей колонии Антона Макаренко.
Хождение по кабинетам советских чиновников очень осложнило его жизнь, к тому времени он был уже больной человек, перенёсший несколько инфарктов. В 1925 году отца не стало, прожив всего 51 год.
Что характерно и Александр Фёдорович Луговской (1874-1925) и Антон Семёнович Макаренко (13.03.1888. – 01.04.1939) – прожили одинаково - по 51 году.
В 1918 году Владимир Луговской досрочно окончил 1-ую московскую гимназию, но вскоре уехал на Западный фронт, где служил в полевом госпитале, на Смоленщине.
Через некоторое время заболел сыпным тифом и вынужден был вернуться в Москву.
Октябрьская революция и гражданская война диктовали свои условия жизни.
После возвращения с фронта, несколько месяцев работает в угрозыске.
Затем в 1919 году поступил в главную школу всеобщего военного обучения, окончив которую, перешёл в Военно-педагогический институт.
Здесь стал писать стихи, восхваляя романтику Гражданской войны, «писал днём и ночью», вдохновенно отдаваясь всему новому, что принесла революция. Читал свои стихи и Валерию Брюсову и Константину Бальмонту.
Его ранние стихи, да и в целом довоенные, очень близки цветаевской ритмике, её духу, расмаху, воздуху. Он был среди красных курсантов, которые слушали Марину Цветаеву, более того, знал её лично.
В 1921 году окончил институт и снова попал на Западный фронт, затем в Политотдел.
Служил в Управлении внутренними делами Кремля и в военной школе ВЦИК, но перекладывать из угла в угол кипы бумаг ему быстро надоело.
Он уже хотел жить стихами. Парню повезло. Его тексты о гражданской войне произвели впечатление на Анатолия Луначарского.
Нарком просвещения лично передал несколько стихотворений Владимира Луговского в редакцию журнала «Новый мир».
Впервые печататься стал в 1924 году.
А там, в 1926 году дошла очередь и до первого сборника «Сполохи».
Был членом группы конструктивистов, с формальной точки зрения разрабатывал новый размер – тактовик и создал один из наиболее известных его образцов – посвящённый Гражданской войне «Перекоп» («Такая была ночь, что ни ветер гулевой…»).
Однако Владимир Луговской был гораздо менее сконструирован, чем многие их конструктивистов, к примеру, Эдуард Багрицкий, был теплее, сентиментальнее.
Затем были изданы книги: «Мускул», «Страдания моих друзей», «Большевикам пустыни и весны», созданные в результате поездки в Среднюю Азию весной 1930 года. Тогда же в его стихи вошла тема границы, пограничников.
В его стихах отразились многократные путешествия: республики Средней Азии, Урал, Азербайджан, Дагестан, российский Север, страны Западной Европы.
Одно из самых известных его стихотворений «Итак, начинается песня о ветре…». «Слово «ветер» в моих стихах, - писал поэт, - стало для меня синонимом революции, вечного движения вперёд, бодрой радости и силы».
В 1930 году Владимир Луговской вступил в РААП. Член СП СССР с 1934 года.
Зимой 1935-весной 1936 годов Владимир Александрович находился в командировке во Франции.
В 1937 году было опубликовано постановление СП СССР, в котором некоторые его стихи осуждались как политически вредные.
Владимир Луговской был вынужден принести публичное покаяние, публикации его были затруднены.
В 1937 году в стране начались повальные аресты.
В январе 1937 года шёл процесс, по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра», над 17-тью функционерами, такими как Карл Радек, Юрий Пятаков и Григорий Сокольников.
Тринадцать человек были расстреляны, остальные приговорены к длительным срокам заключения.
Поэт не на шутку испугался.
Чтобы как-то обезопасить себя, он публично поддержал политику террора.
Из-за этого от него отвернулись многие вчерашние соратники. Драматург А.Гладков, тот вообще порвал с ним всякие отношения. 20 апреля 1937 года он записал в своём дневнике:
«В №2 журнала «Молодая гвардия» стихи В. Луговского о последнем процессе. Там есть такие строки:
«Душно стало? Дрогнули коленки?
Ничего не видно впереди?
К стенке подлецов, к последней стенке!
Пусть слова замрут у них в груди!..»
Чтобы после ни писал Луговской, ничто не смоет подлости этого стихотворения, невиданного в традициях русской поэзии».
Владимир Луговской уехал в Крым и жил в Ялте два года, до начала войны.
В 1938 году вышел на экраны знаменитый фильм «Александр Невский», в котором была песня, для хора: музыка Сергея Прокофьева, на слова Владимира Луговского:
«Вставайте, люди русские!».
Вставайте, люди русские,
На смертный бой, на грозный бой.
Вставайте, люди вольные,
За нашу землю честную!
Живым бойцам почёт и честь,
А мёртвым – слава вечная.
За отчий дом, за русский край
Вставайте, люди русские!
1938 год.
Режиссёр фильма был Сергей Эйзенштейн.
Актёр Николай Черкасов – играл князя Александра Ярославича Невского.
1-го февраля 1939 года Сергей Эйзенштейн и Николай Черкасов получили за фильм «Александр Невский» высшую государственную награду СССР – орден Ленина.
Сергей Эйзенштейн – получил степень доктора искусствоведения без защиты диссертации.
15 марта 1939 года режиссёр Сергей Эйзенштейн и актёры Николай Черкасов и Андрей Абрикосов – получили за создание фильма, Сталинскую премию первой степени.
Надо сказать, что песня «Вставайте, люди русские!» - ясное дело - была предтечей - будущей песни «Священная война» вышедшей 24 июня 1941 года в эфир.
Автор слов Василий Иванович Лебедев-Кумач, музыка Александра Васильевича Александрова, которая также сумела повлиять на большой патриотический подъём народа, во время Великой Отечественной войны.
«Священная война».
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашисткой силой тёмною
С проклятою ордой.
Припев:
Пусть ярость благородная
Вскипает как волна, -
Идёт война народная,
Священная война!
Как два различных полюса,
Во всём враждебны мы.
За свет и мир мы боремся,
Они – за царство тьмы.
Припев.
Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей,
Насильникам, грабителям,
Мучителям людей!
Припев.
Не смеют крылья чёрные
Над Родиной летать,
Поля её просторные
Не смеет враг топтать!
Припев.
Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб,
Отребью человечества
Сколотим крепкий гроб!
Припев.
Встаёт страна огромная
Встаёт на смертный бой
С фашистской силой тёмною,
С проклятою ордой!
Участвовал Владимир Александрович и в Освободительном походе РККА в Западную Белоруссию в сентябре 1939 года.
Вернувшись, домой, почти сразу же отправился в качестве корреспондента «Красной звезды» с эскадрой Черноморского флота в Турцию, Грецию и Италию.
Результатом этого путешествия стала книга «Европа», обобщавшая наблюдения автора.
31 января 1940 года Владимир Луговской был награждён орденом «Знак Почёта».
Во время Великой Отечественной войны, Владимир Луговской оказался в глубоком кризисе – моральном и литературном.
«Броненосец» советской поэзии, как шутили о нём, оказался не слишком бронированным.
Война переломила эту судьбу.
Когда началась война, Владимир Александрович попросился на фронт.
Эшелон, в котором он ехал в первые дни войны, разбомбили в районе Пскова.
Владимир Луговской увидел страшную «мясорубку», перешагивая через убитых и раненных, через покорёженные вагоны.
Потрясённый увиденным: разорванными телами убитых, стонущими ранеными, грудами изуродованного железа, поэт, похоже, сломался.
В нём что-то надломилось.
В Москву он вернулся, из окружения, совершенно другим человеком, не хотевшим что-либо делать и разуверившимся в прежних идеалах.
Бомбёжка превратила его из романтика в обычного труса. Из-за этого от поэта отвернулись почти все его ученики: К. Симонов, А. Межиров, М. Луконин.
Тогда ещё мало кто представлял подлинный масштаб войны трагедии, обрушившейся на СССР. Многие считали её очередным военным походом, который скоро завершится.
Владимир Александрович вышел из окружения, но не сумел выйти из шока, его контузило, случился нервный срыв. Все по-разному переносят катастрофы. Кто-то бежит, ничего не понимая, кто-то бросается в атаку, кого-то парализует.
Константин Симонов в ноябре 1961 года признался критику Льву Левину, что в начале войны его представление о Луговском, как об учителе мужества сильно поколебались.
«В первых числах августа 1941 года, - писал Симонов, - я после возвращения с Западного фронта и перед поездкой на Южный фронт провёл около недели, в Москве.
У меня был приступ аппендицита, и я лежал на квартире у матери.
Однажды днём позвонили, мать пошла, открывать и долго не возвращалась.
А потом вдруг в комнату, где я лежал, вошёл человек, которого я в первую минуту не узнал – так невообразимо он переменился: это был Луговской, вернувшийся с Северо- Западного фронта.
Он страшно постарел, у него дрожали руки.
Он плохо ходил, волочил ногу и вообще производил впечатление человека, только, что перенёсшего какую-то ужасную катастрофу, потрясённого морально и совершенно выведенного из строя физически.
Он сказал, что заболел на фронте, что ужасно себя чувствует, что, видимо, ему придётся ложиться в больницу, и в том, что он действительно был тяжелоболен, – не могло быть никаких сомнений, - их у меня и не возникло.
Человек, которого я за несколько месяцев до этого видел здоровым, весёлым, ещё молодым, сидел передо мной в комнате как груда развалин, в буквальном смысле этого слова.
Я видел, что Луговской болен физически, но я почувствовал – я не мог этого не почувствовать – меру его морального потрясения».
У Владимира Луговского началась посттравматическая депрессия, некоторое время он был обездвижен, и его признали негодным к военной службе.
14 октября 1941 года, Александр Фадеев, в 6-ть утра после бомбёжки, позвонил Луговским и сказал, собирайте вещи, через два часа должны быть готовы, и в числе многих писателей, они должны покинуть Москву, в приказном порядке.
Александр Фадеев приехал с каретой Красного Креста и внёс на руках мать Луговского в вагон.
В Великой Отечественной войне, Владимир Луговской, не участвовал по состоянию здоровья, уехав в Ташкент, с больной матерью и сестрой Татьяной, по распоряжению Александра Фадеева.
Он страшно казнил себя за то, что не воевал, хотя, безусловно, ни в чём виноват не был.
Однако понять и принять его позицию, товарищи литераторы и просто товарищи, обвиняли поэта в трусости, слабости, дезертирстве.
Даже в цикле стихов Евгения Евтушенко «Поэты Русские», состоящем из 87-ми стихотворений о поэтах, о Владимире Луговском было сказано:
«Он, казавшийся твердыней,
вдруг рассыпался в момент,
вместо фронта выбрав дыни,
пловом пахнущий Ташкент».
Вот само стихотворение:
Владимир Луговской.
1901-1957
«Дядь Володя».
У могилы дядь Володи
нет ограды никакой.
Бровью каменной поводит
его профиль колдовской.
Там стоит, цветы ломая,
чтоб не продали их вновь,
обольстительная Майя –
его первая любовь.
И для стольких его женщин –
подавальщиц и актрис –
незабвенен он, ушедший,
как переходящий приз.
В годы ханжества, тиранства,
ЦКШ и ВПШ
не спасало даже пьянство –
только женская душа.
Он, казавшийся твердыней,
вдруг рассыпался момент,
вместо фронта выбрав дыни,
пловом пахнущий Ташкент.
Но, вступая в поединок,
может, больший чем война,
он писал «Алайский рынок»
на любые времена.
В чайхане на перевале
и в замызганной пивной
его трусом называли
за большой его спиной.
Что же, в путанице вкусов
неясна для дураков
смелость кажущихся трусов,
трусость лживых смельчаков.
Е.Евтушенко, 2003 год.
В эвакуации, в Ташкенте, Владимир Александрович два года не работал, ничего не писал, вследствие посттравматического синдрома.
В последние годы жизни создал сборники стихотворений: «Солнцеворот», «Синяя птица».
И самую значительную в творчестве Владимира Луговского книгу поэм «Середина века».
В этих поэмах тревога за судьбы мира, за судьбу человеческой культуры, утверждение мысли об ответственности каждого за происходящее на земле.
Приехав из эвакуации в Москву, после войны, Владимир Луговской столкнулся с гонениями на «космополитов». Нет, к самому Луговскому никто претензий не имел. У него с корнями всё вроде было в порядке.
Но начальство стало добиваться, чтобы поэт осудил своих друзей и. в частности Павла Антокольского.
Владимир Александрович стал являться на работу в Литинститут в сильном подпитии. Его решили уволить с формулировкой: «За нарушение трудовой дисциплины».
Однако его жена отправилась к Софронову с объяснением. Суть их состояла в том, что он пьёт, потому что поэт. Пьянство было меньшим грехом, чем кровь «космополита», и Луговской был прощён.
Однако спустя некоторое время вышел приказ об увольнении из института Антокольского, Светлова, тогда уже Луговской перестал стесняться и пришёл в институт пьяным.
Теперь же его уволили вместе с «космополитами».
Владимиру Луговскому оставалась возможность много печататься, и потому его семья не голодала. А родные писателей, обвинённых в «космополитизме», оказались в страшной нищете.
Владимир Александрович в этой ситуации отдал жене своего приятеля – Леонида Аграновича часть заказов на переводы.
В издательствах все эти переводы проходили под его именем, но поэт половину гонораров честно относил Аграновичам.
Позже Мира Агранович вспоминала: "Перевод чешского поэта Святоплука Чеха (1846-1908, один из крупнейших чешских писателей и поэтов второй половины ХIХ века, он даже не прочитал, был тогда в запое, перевод без него ушёл в печать».
Другое дело, что когда газеты на все лады начали хвалить переводы Святоплука Чеха, Луговской принял лесть как должное.
В 50-ые годы Владимир Луговской обратился так же к переводческой деятельности, одно из самых больших удач в творчестве Владимира Александровича этого периода – переводы польских поэтов.
Владимир Луговской чувствовал угрызение совести, свою неправоту в поступке довоенных лет, за 1937 год, и в поэме «Москва» признаётся в этом и кается:
«…ночью снятся мне звонки ночные,
(О, год тридцать седьмой,
тридцать седьмой!),
Что ночью слышу я шаги из мрака,
Кого?
Друзей, товарищей моих,
Которых честно я клеймил позором.
Кого? Друзей! А для чего? Для света,
Который мне тогда казался ясным.
И только свет трагедии открыл
Мне подлинную явь такого света…
Поэма «Москва» была напечатана в январском номере за 1957 год, ленинградского журнала «Звезда», а через 4-е месяца Владимира Луговского не стало.
Владимир Луговской – отец Голубкиной Людмилы Владимировны, мать – Ирина Голубкина – сотрудница Главполитпросвета.
Голубкина Людмила (13.12.1933.Горно-Алтайск – 14.02.2018) –советский драматург, педагог. Заслуженный деятель искусств Российской Федерации 2001,кандидат искусствоведения-1982.
Окончила сценарный факультет ВГИКА, работала директором Высших курсов сценаристов и режиссёров.
Безусловно, неуважительное отношение окружения, повлияло на раннюю смерть Владимира Луговского, в Ялте, в 55 лет.
Владимир Фёдорович Луговской скоропостижно скончался 5-го июня 1957 года.
Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище, надгробный памятник работы Эрнста Неизвестного.
Сердце поэта захоронено в Ялте, на территории Дома творчества, в скале.
Из поэтического наследия Владимира Луговского.
«Гуси».
Над необъятной Русью
С озёрами на дне
Загоготали гуси
В зелёной вышине.
Заря огнём холодным
Позолотила их,
Летят они свободно,
Как старый русский стих.
До сосен Заонежья
Река небес тиха.
Так трепетно и нежно
Внизу цветёт ольха.
Вожак разносит крылья,
Спешит на брачный пир.
То сказкою, то былью
Становится весь мир.
Под крыльями тугими
Земля ясным-ясна,
Мильоны лет за ними
Стремилась к нам весна.
Иных из них рассеют
Разлука, смерть, беда,
Но путь весны – на север!
На север, как всегда.
«Свет на землю».
Как морозит! Как морозит!
Вечер, лампы, хруст шагов.
Фонарей далёких россыпь
У гранитных берегов.
Что теперь со всеми нами
Сделала, смеясь, зима!
Как бегут, звеня коньками,
Девушки, сводя с ума!
Сто машин огни швыряют
На тугой румянец щёк.
Легким инеем играет
Над губой твоей пушок.
В праздничном, горячем небе
Слышен дальний звон планет.
Может быть, случилось небыль –
Смерть устала, горя нет?
Горя много, смерть не дремлет,
Но, слетевши в ночь зимы,
Радость на седую землю
Жадно вырвалась из тьмы.
1956 год.
***
Поманила пальцем.
Убежала.
Сны окончились.
Кругом темно.
Горечь расставанья, боль и жалость
Хлынули в раскрытое окно.
Хлынул шум дождей непобедимый.
Сентября коричневый настой,
Понесло холодным кислым дымом,
Городской дрожащей темнотой.
С кем ходила ты,
кого жалела,
В сон чужой ты почему вошла,
Ласковое тоненькое тело
Ты кому спокойно отдала?
Что о жизни нашей рассказала,
Голову прижав к чужой груди?
Голосами девяти вокзалов
Почему сказала мне –
«Уйди!».
1938 год.