Ева хочет на танцы. Так хочет, сил нет. Каждый вечер субботы мимо неё идут принаряженные девчонки и парни. По сравнению с Евой, они взрослые. Им лет по пятнадцать или шестнадцать. Их уже отпускают на танцы. Им можно! Даже соседке Свете можно. Ей четырнадцать. Днём в будни она шьёт одёжки на пупса Артёмку, а субботним вечером красит ногти розовым лаком, подкрашивает тушью ресницы, укладывает волосы перед трюмо, выкручивает из маленькой тубы сладко пахнущую губную помаду. Сначала наносит на губы вазелин "Норка", чтобы не сохли, потом немного губнушки. Сжимает губы, распределяя помаду. Такая красивая! И такая счастливая - на танцы идёт.
Ева не предпринимает попытки упросить бабушку отпустить её с сестрой на танцы. Понимает, что нет у бабушки причин согласиться с ней и сказать - идите. Наоборот, у бабушки железные причины не отпускать. А если...
Ева сидит на крыльце с подружками и Эдиком. Травят анекдоты. То и дело тишина, пока кто-нибудь рассказывает анекдот, прерывается громким хохотом. Вот все просмеялись, вытерли слёзы, и Ева меняет тему.
- Здорово, наверно, на танцах...
Секундное замешательство. Все уставились на Еву, и она понимает, что, вообще-то, некоторые тоже хотят на танцы. Там крутят взрослую музыку и пахнет духами. Обсуждение занимает минут пять, и решение находится. Если всем вместе попроситься, если в сам клуб не заходить, если сказать, что в десять вечера все будут дома, то могут и отпустить! Еве того и нужно. Договорившись начать уговаривать бабушек прямо сегодня, все расходятся по домам, ужинать.
Ева волнуется, но за столом начинает разговор с бабушкой сразу с главного.
- Ба, можно мы с ребятами на танцы сходим? Мы только до десяти! Постоим на улице.
Бабушка откладывает ложку. Она не ожидала такого.
- Да там только большие. И подраться могут, а вам, не дай бог, перепадёт.
Ого! На танцах ещё и дерутся. Но Ева не задаёт вопросов, не развивает эту тему.
- Эдик тоже пойдёт.
- Ну да, Эдик - это сурьёзно, - кажется, бабушка как раз считает, что это не серьёзно.
- Клуб-то недалеко! Если что, мы быстро добежим.
Две пары больших карих глаз смотрят на бабушку умоляюще.
- Ладно. Подумаю. Если других отпустят, то сходите.
И вот суббота, вечер. Девочки готовы. Им-то краситься не надо, только вымыть голову после беготни, причесаться, надеть платьишки, обуть праздничные сандали, и готово. Бабушка Евы живёт ближе остальных к клубу и по пути. Вон уже идут подружки и Эдик. Ева закрывает калитку на вертушку и гурьба ребятни отправляется на танцы. Музыка всё слышнее, громче, Ева готова пуститься в пляс, но идёт чинно. Она же хорошая девочка, воспитанная. Как и обещали, остановились поодаль, под кустом сирени. Подростки танцуют там, в зале, ребятишки - на улице, в сумерках на вытоптанной до песка широкой дорожке. У Эдика часы. Чтобы разглядеть, на что показывают стрелки, он время от времени подбегает под фонарь над крыльцом клуба, на свет. Всё, без пяти десять. Пора домой.
Ева шагает счастливая. Сходила на танцы! Болтает с друзьями. Прохладно. Грохот музыки из клуба становится тише и тише. Почти совсем стемнело. Густые сумерки вдруг прорывает гитара и хриплый голос. "Эх! Раз! Ещё раз! Всё не так, ребята!" - доносится с порядка напротив. Потом про друга и горы, про людей, которые роптали и молчали, про того, кто рядом был. Ева стоит у калитки, как вкопанная, держится за штакетину, и слушает, слушает. Она не все слова поняла. Зато понимает, что под это не потанцуешь. Но от этого не оторвёшься. Бабушка выглядывает из терраски.
- Домо-оой.
Ева заходит в тёплую избу, садится пить чай с молоком, делает обычные приготовления ко сну, ложится под мягкое одеяло. А в голове всё звучит хриплый, отчаянный голос. Есть вещи и получше танцев, думает Ева, засыпая.