Попою кипяточком букет снеговой сирени,
подкрахмалю соцветий слегка опадающий ключ.
Страшно думать о том, что года мои отсырели
будто спички: огня не допросишься, как ни канючь.
Май запавшею клавишей сводит меня с ума:
всенародный постриг в братву, солнцезащитный ящур.
Возле баков мусорных всё ещё не верующий Фома,
на прокорм - объедки, ночлег - подвал да обрящешь.
И куда ни посмотришь - в шерсти, в такой наготе
человек предстаёт! И тошно от рыл суконных!
Хотя, что - человек... Человек. Соловьи - и те
изолгались верлибром, не помнят колен исконных.
Перед рёвом трибун, пред надменностью низколобых дней,
как сирени б воспрянуть, с арены привстать на локоть...
На двуокиси правоты дотянуть, как сойдёт на нет
чернотою вся скверна, как сходит отбитый ноготь.