из невидимой поэмы

Лев Алабин
Беспричинное

Мы с тобой наконец-то на «ты».
Из открытого льётся окна
Свет, пришедший от дальней звезды,
И подушка немного влажна.
Ты стоишь по колено в лучах,
Переходишь ты комнату вброд,
Растворяется в дымчатых снах,
невесомое тело плывёт.
И как стражи незримых границ,
Помигают нам звезды в ночи,
Деревами закрывшись ресниц,
Не краснеть чтоб за нас без причин.

И сидит беспричинная грусть,
Как осколок пластмассовой мины,
И не легче от этого, пусть
Что для грусти нет вроде причины.
Я тревожусь о том, чего нет
Я об этом не слышал ни разу.
Будто ноет невидимый след,
В метафизику шлет метастазы.
Пустяки! Это с музыкой тир.
Ах, как детство полно пустяками,
И картонный закружится мир,
До курка дотянувшись руками.
И получит счастливый билет
Выигравшая планета
Не погас чтобы солнечный свет
Словно в пепельнице сигарета.

Так темно, что не видно ни зги.
До утра просидим бестолково.
«Так и будешь мне пудрить мозги?
Я давно бы нашла другого!»
Это странно не спать по ночам
отключили мобильники люди
Ты единственным кажешься сам,
Кто всех когда-то разбудит.
«И опять занялся ты не тем
Мокро, мокро, лежать так не буду».
«Ах, как много на свете есть тем.
Ну, зачем ты об этом, зануда?»

Умершие поэты.

А пока беспричинная грусть
Набирается в комнату теми,
Чьи стихи я твержу наизусть.
Сгустились прозрачные тени.
Вот и Кунцевский мальчик не спит
Почему ты сегодня не с нами?
Леня, Лёня, мятежный пиит,
Увлечен запредельными снами.
Называл ты себя Губа – Нов.
И придумывал – «Новые Губы»!
От твоих сумасшедших стихов
Появлялись на свет правдолюбы.
И цепочки ввзвинченных строк
Вызывали приливы волненья.
Бил в них не электрический ток,
Поддающийся определенью.
Твёрдо знала охранка одна:
Не бывает волненье напрасным!
И читала те строки она
И решила – стихи опасны!
И просиживал ночь напролет
Следователь дотошный,
И не понял, к чему же зовет
Этот поэт заполошный?
Но по Маю и по Октябрю
Маячило оцепленье
И бессонно встречало зарю
Оцепленное сердцебиенье.
Пусть, хоть так оценили его
В пении слышали сопротивленье.
«В Кащенку – лучше всего
Там и вылечат до оцепененья».
Ты любил поболтать по душам,
Собеседник живой и занятный.
Как же ты заказал небесам
Свой конец, просто невероятный?
В 37, я умру в 37
И предсказывал месяц даже,
И морочил голову всем
Говорил, словно о вернисаже.
И зачем? Всё сбылось впопыхах.
Сам накликал «последнюю славу».
Может быть и в твоих стихах
Всё сбудется…

Николай Шатров

10 лет, как умер Шатров,
10 тысяч стихотворений –
Раскинутых в поле шатров
Он оставил нам без объяснений.
Видно сам он ходил по 10
Заповедям Моисея.
И наверно, не мог не идти,
Словесное семя не сеять.
Он был музой от всех утаён,
И невидим, как праведник, скрыт.
Маргаритой своей полонён,
Современный Харун-Аль-Рашид.
Он жил нищим, хоть слыл королем,
Среди нас ходил переодетый.
Одаривал звонким рублем.
Слов, неразменной монетой.
Своего не признали певца,
Как мы должно быть, богаты,
А напоминаем скупца
У которого в подполе злато.

Мог бы много припомнить имён,
Утомительно перечисленье
И порядок сейчас изменён.
Стоят в очереди измененья.
И кто-то встречает весну.
Френологи? Или синоптики?
А кто-то устало: «Да, ну…
Наверное снова оттепель».
Свежий ветер уносит мрак,
Слышен гул перемен над крышами,
И кашляет кто-то: «Сквозняк!»
Но чтоб наверху не услышали.
В настроенье не антисоветском,
В антимертвецком, скорей.
С верой, наверное, детской
Вспоминаю поэтов – друзей,
И всегда будут в памяти живы
Кто век свой не лживо прожил,
Их песни просты и красивы,
Их струны из собственных жил.