Лицом - Мадонна, Валентина -
Красотка в тридцати годах,
Слыла женой наполовину
Чужого мужа "на паях".
Дурман любви пила два года.
А прежде: скромно весела,
Была горда своей свободой,
Или влюблялась и цвела.
Родители её любили
И к двадцати пяти годам
Квартирой щедро одарили,
Чтоб слушать внуков дружный гам.
Сквозь сон девичий, торопливый
Ей раньше образ приходил -
Мужчина сильный, молчаливый.
Не так красив, как очень мил.
Умом тот образ украшался
И превращался в идеал.
Он в жизни правда не встречался,
Во снах же чувства волновал.
Порою были ухажёры -
Пустой, сомнительный народ.
Всё счастья обещали "горы".
По жизни - всё наоборот.
Ей встреча помнится, как ныне:
Под праздник женский (дань весне)
Она понравилась мужчине,
Почти тому, что был во сне.
Душа по снам его любила.
Он был внимателен, острил.
Жизнь поначалу их сводила,
Хоть беспокоен был кумир.
Она, не видя в нём изъяна,
(Любовь - слепа, хоть и мила.)
Ложась ли поздно, встав ли рано,
Томилась сердцем и ждала.
Поверив лёгким обещаниям
Жениться, кончив маету,
Она, не веря злодеяниям,
Любви лелеяла мечту.
Рубашки гладила, стирала
Набор "дежурного" белья.
Как в праздник ужин накрывала.
Считала, у неё - семья.
Бывало, заходила в храмы
Поставить свечи, где алтарь.
Сквозь сумрак виделись ей дамы
С фатой, в нарядах, словно в старь.
Любовь её (хоть плачь об этом),
Жила в иллюзии с тех пор.
На счастье бабье, светлым летом
Невольный кончился позор.
Проедь она попозже мимо,
Не мучил душу бы недуг.
Тот "милый" шёл невозмутимо
В обнимку с лучшей из подруг.
Хитрец придумал в оправданье:
Как занят на работе он,
Что сам не любит ожиданье,
Что ненадёжен телефон.
В ней чувства таяли и страхи.
И слезы жгли ночной порой.
За чемоданом все рубахи
Балкон покинули горой.
В разлом любви несчастье вышло.
Спокойно стало на душе.
И про подругу с ним не слышно,
И Валя - счастлива... уже.