Благодарю за заботу о нем ради меня.
Эмми, ты знаешь, для Фриды давно стал он ребенком.
Не пишу я тебе на злобу горячего дня,
Позаботься, его живот от спагетти пухнет теленком.
Знаешь, ты можешь с ним спать, - я тебе разрешу.
Да и финансово можешь просить у него, сколько влезет.
Я вас на ужин на кухне, как прежде, жду,
Придете с концерта. Эмми, ты уже в платье моем, или мне это грезит?
Завтра за стол, напротив друг друга и с двух сторон,
Мы сядем и будем читать ему газеты,
Потом, Эмми Лу, ты отправишься в студию – ляжешь на стол,
А он с натуры будет писать…якобы виды лета.
К обеду готовлю мясо и птицу – наиприятнейший пункт,
Изящно подам вам в тартильях закуску – гаукамоле.
А за обедом – напьюсь. Ему ж пить нельзя: боится здоровью – капут.
Я ноги еле влачу – молчу. А он и в депрессию рухнет на стуле.
Наслушавшись вдоволь речей его о щитовидке,
И жалоб на мысли о наступающей смерти,
Я, затянув косу на затылке, беру на рынке
Фрукты, цветы для создания новой картинки.
Что мне унынье твое, Диего? Я лучше создам натюрморт
Из пышных букетов и фруктов и оживлю его попугаем,
Ты знаешь, мой позвоночник тянет болезней эскорт,
Но это неважно. Жена самому я искусству и жизнь открываю.
Писала утром картины. Устала. Теперь прогуляюсь в сад,
Посмотреть, как солнце цветы велит распускать.
Раскину по плитам керамики юбку свою вперед и назад,
Мне надо послушать птиц, со стаей собак поиграть.
Знаешь, Диего, в саду меня лишь одно смущает,
Что когда я, раскинув руки, зову орла на насест,
Почему-то он от меня высоко улетает,
И гадит напропалую, как будто спагетти ест.
Знаешь, Диего, что странно: мой старый индюк,
Танцует, как мачо пред самкой неутомимо,
Она же тогда на него забросит внимания крюк,
Когда он истопчет все лапы, об оземь побьет свои крыла.
Вот что! Сегодня, как прежде, красивость твою, Эмми Лу,
В лучшее платье свое я одену,
Ну, и, конечно, с мужем тебя пошлю,
Слушать симфонию. Я же на улицу себя дену.
Песо свои я тем танцорам раздам,
Кто, соревнуясь в размерах шляп, в количестве шрамов,
Так заскучает по туго обтянутым штанам,
Что наверх пустит ноги в плясе к небесным храмам.
Ну, а вечером, Лу и Диего, ждут мои булочки с шоколадом,
Роспись древесных скелетов и мертвецов.
Мы развлечемся песней, испанской балладой…
Да, а что? Я купила на рынке у мастеров
Головки Иуды. Парочку идолов. Правда же, симпатично?
Да и кто бы еще купил их тебе? Мама?
Ты же любишь идолов? Мне это стоит прилично.
Я чуть больше твой жены. В конце дня восклицаю «Осанна!»
Ты – безумец – художник, твердящий, что я умнее!
Убежденный, что жизнь скучна моногамная,
Что талантливей я, в искусстве смелее, свежее,
Гениальней всех подавила ревность – и получила манну.
Знаешь какую, милый? Знаешь, какую манну?
Я твержу: «Ты со мной», – вот молитва моя желанная.
Лишь бы рядом был человек. Ну, а что доброта моя?
Так она, слова песня оркеста-марьячос, – многогамная!