Небо такого нежно-голубого цвета бывает только в начале весны. В тот долгожданный мартовский день было много снега и много-много солнца. Оно щедро заливало сугробы, проталины на земле, озябшие за зиму деревья и "мою" палату городского родильного дома. Я стояла у окна и с нетерпением вглядывалась в проход между больничными корпусами. Наконец в нём показались мои родители.
Они шли к назначенному часу, но очень осторожно по подтаявшему снегу, и Мать держала моего Отца под руку. Летом её прооперировали в онкологии, и она была слабой. Родители несли большие сумки с верхней одеждой для меня — и одеяла-пелёнки-распашонки для младенчика. А ещё по доброй советской традиции — бутылку "Шампанского" и конфеты сотрудникам родильного отделения. Мама держала букетик живых красных тюльпанов, что было дефицитом в те времена. Эти самые тюльпаны Отец приносил пару дней тому назад, вместе с жаропонижающим. Тогда мне разрешили выглянуть к нему в окошко "Приёмного покоя". Но цветы оказались под запретом, мол, "нестерильные".
Я не знала тогда, что вижу родителей вот так вместе, под руку и на улице — последний раз в жизни. Потому что вскоре Мама слегла, а осенью её не стало. Пока же я смотрела на их приближающиеся фигуры с любовью и благодарностью. Эта картина навсегда осталась в моей памяти.
Было немного неловко, что всех "девчонок" из нашей палаты забирали домой мужья. Но неловкость компенсировалась возрастом: скоро мне 30 лет, так что имею право родить ребёночка и без мужа, "для себя".
В "Приёмном отделении" негде упасть яблоку! Молодых мам с младенцами вдвое больше обыкновенного, потому что накануне был выходной, Международный Женский День. Я одевалась прямо в коридоре — места за ширмою были заняты. "Давайте детские вещи Малютиной!" — медсестра из комнатки, где пеленали малышей, протянула руку и взяла пакет у моей Матери.
"Смотрите, — продолжала медсестра, разворачивая кроху на специальном столике из казённого одеяла и перекладывая в домашние одёжки, — младенчик женского пола, живой, вот две ручки, две ножки, сегодня сделана прививка." Женщина была полная и стояла спиной к двери, закрывая ребёнка всем телом. Моя Мама заглянула в маленькое помещение и утвердительно кивнула головой. Всё равно ничего не видно…
На залитой весенним солнцем улице мы с Матерью держались друг за друга. У меня тюльпаны в руке, у Мамы — пакет с моими больничными вещами. Рядом шагал растроганный новоиспечённый Дед и торжественно нёс на руках ребёночка. В моей душе всё ликовало и пело. Хотелось кричать на всю Вселенную, всем Галактикам с мириадами звёзд: "А у меня — ДЕ-ВОЧ-КА-А-А-А!!!"
Путь до дома недалёк. Мы были уже у соседнего здания, когда перед нами выросла фигура неопрятного простецкого мужчины в резиновых сапогах, угаженных навозом. Заглядывая нам в лица, он со скверной дикцией произнёс: "Вы несёте чужого ребёнка!" Я испугалась и ответила: "Иди, дядька, не порти настроение." Он ушёл. Но через минуту я услышала женский крик: "Малютина, подожди-те-е-е!.." С противоположной стороны улицы, от легкового автомобиля, через проезжую часть наперерез, в белом медицинском халате и больничных кожаных тапках, по снегу и лужам бежала полная медсестра из роддома. Тут уж мы дружно остановились.
Взволнованно переводя дыхание, она заговорила: "Простите, Бога ради! Пожалуйста, не сообщайте в роддом, а то нас уволят! Мы перепутали деток! Мы вам отдали чужого ребёночка!" Уже не помню, кто из нас спросил, кажется, хором: "А где наша?.." "В машине!" — кивнула женщина в сторону легковушки и повела меня с собой.
Мы сели в автомобиль, за рулём которого был уже знакомый мне мужчина-в-унавоженных-сапогах, на заднее сиденье. В центре его лежал поперёк крохотный свёрток светло-голубенького казённого гобелена, который приносили ко мне целую неделю по шесть раз на дню. Сверху свёрток был прикрыт тёмным шерстяным колючим сукном, из какого шьют солдатские шинели. В нём безмятежно спал мой подснежник, моя крошечная девочка, моя Олесенька.
Автомобиль свернул в подворотню нашего дома. Медсестра попросила моих родителей идти с чужим ребёночком обычным маршрутом, потому что в окна смотрели соседи. Зачем, мол, вам отвечать после на вопросы о двух малышах?.. А мы с ней пошли к подъезду тайком, под домом.
Помню, в квартире я сразу прикрыла дверь комнаты, из которой торопились было меня поздравить старенькие дедушка и бабушка. Ещё подумают, что у меня двойня, да испугаются…
Младенцев уложили поперёк дивана, и ловкие руки медсестры довольно быстро извлекли чужую девочку из наших одёжек, а нашу — из казённого одеяльца, и поменяли их местами. На клеёнчатой бирке, привязанной к ручке девочки, была написана фамилия "Макаренко", и родилась она днём позже. Молоденькая медсестричка из родильного отделения в спешке не прочла полностью фамилию ребёнка, и отметила в списке на выписку первую попавшуюся, которая тоже начиналась на "Ма…" К счастью, мою Олесю принесли следом для сборов домой, и тут-то выяснилось, что "Малютиных только что отправили!" Мигом отыскали "Историю родов", прочли домашний адрес и кинулись вдогонку. Благо, папаша Макаренко был с транспортом.
Женщина-медработник говорила, что могло получиться ещё хуже! Семья Макаренко была из села, где уже накрыли столы и начали праздновать прибавление в семействе, отправив папашу в роддом за женой и ребёнком. Если бы сначала Олесю завезли туда, то захмелевшая публика не поверила бы матери, обнаружившей подмену. Гулянье-то в разгаре! И неизвестно, насколько быстро удалось бы разобраться, какого младенца и кому отдали! А так — всё быстренько исправили…
Наконец, тысячу раз извинившись и слёзно попросив не жаловаться в роддом, женщина ушла и унесла девочку ожидавшему в машине папаше.
Тут из своей комнаты наконец-то вышли мои старенькие дедусь и бабуся, начали поздравлять… А я расслабилась от пережитого — и вдруг расплакалась, от страха, что ушла из роддома без своего собственного ребёнка. Меня успокаивал мой Отец: "Ну, что же ты плачешь?.. Наша девочка хитрее всех оказалась, на чужом автомобиле домой приехала!"
Даже не знаю, почему именно в этом марте я с такой отчётливостью вспомнила первое в жизни приключение своей дочки, которое произошло уже 27 лет назад. Достала из шкафа пакет с её младенческими вещичками… Розовая байковая распашонка с аппликацией львёнка. Первая погремушка в виде грозди рябиновых ягод. Первые ползунки, присланные из далёкой Сибири моей сестрой. Связанные мною бирюзовые пинетки и шарфик в виде рыжей Лисички… И, конечно же, бирка на оранжевой клеёнке, которую привязывают новорождённому на ручку, как только он появился на свет.
Из всех участников этого необычного приключения, к большому сожалению, никого уже нет в живых. Я осталась одна. И это — самая горькая для меня истина на свете.
Небо такого нежно-голубого цвета бывает только в начале весны. А ещё такого же нежно-голубого цвета были глазёнки моей новорождённой Олесеньки, когда я посмотрела в них впервые…
(март 2020 года)