Весенним вечером —
Тринадцать вышло лун...
Над Китай-городом —
Берлинская лазурь
Побита молью.
В честь лауреата
В объятьях чопорных
Библиотечных стен
Перед фигурами читателей
Оратор
Читает Бальмонта.
Элладой за окном
Шатаются
Кремлевские пенаты.
И, ясен пень,
Там, где-то в марте —
Мирт и апельсин,
Ползучей розой —
Точка невозврата.
Земли сырой клубится геосмин,
Подобранный железной пятернёю
Эбеновою, — хмурый Константин
Сошел с Парнаса в сонм палеозоя
Возвышенною песней литургий,
Став сталкером для городских изгоев,
Обложку белокожую сменив
Суровой классики
На темный фимиам
И на густое
Дыхание
Тропических Годзилл.
Лилейный закружил Москву лингам,
И Шива с андрогинной коброй йони.
Встречай, Гондвана, беженцев своих
Грудным и первородным тайнобрачьем,
Здесь не ретрит в гест-хаусе, а страсти
Природы без гуманных якорей,
Пока не найден никакой Линней,
К хвоща он размноженью непричастен,
И Дарвин, в общем, тоже не у дел.
Венеру Боттичелли не создавший
В ракушке сам еще жемчужиной сидел.
Как безрассуден оголтелый рык!
Не сдержана в цветастой лихорадке
Окраска птиц и резок их язык,
Чудны лукавой фауны повадки.
Вулканные ручьи бегут с вершин
Гор, испещренных веером металлов,
Кипящим гейзером на лито-карнавале,
Стать линией на камне, без обид,
Осадком, срезом, маской минеральной,
Или воздушной полостью, чей вид
В открытых легких леса уникален,
И углекислым газом не забит.
Средь камышей и кактусов гибридных,
Свирелью прорастая в переливах,
Окружностью пещерного шмеля,
Застывшего в полоске перламутра,
На беглых пальцах кольцами Сатира
В арпеджио катренами сойдя,
Еще отрывок с Бальмонтом побудьте,
Еще один всего метеорит
Луны, чей маркирован третий стих
Закладкой фьюжн:
Линга-йони-мурти...