Зейлик мой, что насчитала кукушка
в двадцать не помню каком-то году?
Что нашептала прабабка-старушка?
Морок и горе, еду-лебеду?
Нету давно ни кукушки-старушки,
нет ни сестёр, ни жены, ни детей,
жизнь прошуршала, как мышка-норушка,
есть только ты, первобытный еврей.
Зейлик, мой Зейлик... Днепровские волны
похоронили житьё и бытьё.
План ГОЭЛРО по евреям исполнен
даже не катаньем, просто мытьём.
Ты в Палестине, где кресло-каталка,
утренний стул и сквозной коридор.
Плачет и молится юность-весталка,
и отвергает грядущий позор.
Зяблик мой, Зейлик. И Дора, и Ада,
зная секреты еврейских небес,
ждут на развилке у рая и ада.
Ты не идёшь. Ты как будто воскрес.