Ночь рисует свой черный квадрат
гениальней любого Малевича,
и прекрасней она во сто крат,
и тиха, словно то Ново-девичье.
И беззвучье бездонных глубин
всех ноктюрнов затмило величие.
Хоть ноктюрн и "ночной", но найди
ты на дне, в тишине звук один
и к другим прояви безразличие.
Сам на дно ты нырни, упади,
там во тьме, в тишине пропади
и не думай: "А что впереди?"
Грусть в тебе снова мечется, кличется
и течет сквозь тебя электричество.
Ты от грусти нырни в эту ночь
и надейся, что все позабудется.
Перестань воду в ступе толочь.
Что тебе вновь мерещится, чудится?
Ночь опять свои кисти берет,
не жалеет она черной краски,
но не бойся, брат, полный вперед,
в тьму ее ты ныряй без опаски.
Ночь загадочна, как остров Пасхи,
треугольник Бермудский. Нет нот
в этой музыке полной свободы.
Как прекрасен покой тишины,
как прекрасны бездонные воды,
где все звуки уже не слышны.
Ночь рисует свой черный квадрат.
Ну, а что там под тем темным слоем?
Я уйду в никуда, ведь назад
никогда не вернется былое
и напрасен экстаз и азарт.
Что же мы на земле этой стоим?
Все мечты и надежды - пустое
и покинуть я мир этот рад.
Не вернется минувшее вновь,
я исчезну под черным квадратом,
сгину в бездне под гром канонады
тишины, ночных колоколов.
И не надо сомнений и слов,
ничего уже в жизни не надо.
Как пластинки чернеющий диск,
эта ночь закружилась опять
и Вертинский поет свой каприз,
я грущу, а о чем не понять.
Как загадочный аристократ,
ночь рисует свой черный квадрат
гениальней любого Малевича,
и прекрасней она во сто крат,
и тиха, словно то Ново-девичье...
Нет стиха и напрасен азарт...