Нелюбимость особенно остро ощущается в феврале.
Он вроде бы говорит с тобой, как раньше, но пишет другой.
Ты просишь пространство, только бы не болел,
но сколько бы ни выгибалась дугой,
пространство тебе больше не подчиняется. Ты - не ведьма.
Читаешь куеву хучу книг, берешь на себя ответственность, записываешься на курсы макраме и вязания, достаешь акварель, которую не держала в руках со школы.
По совету психолога проговариваешь ртом "Я котик. Со мной так нельзя",
Много плачешь (по собственной инициативе),
пафосно жалуешься друзьям - я змея, шкура моя сохнет на рельсах, по которым только прошел поезд.
Хотя, нет, змея это слишком - лягушка,
которую вывернули кожей наружу, оставили гнить на наживку ракам.
Вспоминаешь, как в детстве ловили их в мелких местах Великой
кто-то в мережи, кто-то вилкой, некоторые голыми руками.
Ныряли за ними такие смуглые, то ли от пыли, то ли от солнца.
Друзья вначале слушают, жалеют, потом перестают - пропадают с горизонта вместе с работой, текстами, талией, стройными ногами (ну да, надо же было как-то бороться со стрессом), собственным голосом или, на что там еще рыбьи мозги меняют самое ценное, чтобы быть с принцем.
Ага, сейчас наемся еще какой-нить дряни, лягу в гроб, а он найдет, придет, поцелует - и все и сразу.
Дзинь!
Осколки по кафелю – ты, криворукая, разбила очередной хрустальный.
Укрываешься с головой одеялом,
Знаешь, что в таких случаях рекомендуют заняться спортом, но на движение нет сил.
Потом не становится правил дурацких и базовых принципов:
говорить прямо,
ночевать дома.
Постепенно испаряются собеседники, бывшие коллегии, психолог.
Ты идешь к нотариусу, улаживаешь дела,
Представляешь: вот умерла.
Твой ребенок делится яблоком с другой теткой, забывает тебя, обнимает ее, называет мамой - все естественно.
Не так обидно, как то, что какой-то Он пишет стихи другой.
А к тебе - нелюбимость.
Нелюбовь к себе особо остро ощущается в феврале.