Время считать перелётных гусей,
и ожиревших, отвергнувших смелость,
тех, что гогочущую оседлость,
город и клуши банальный насест
вдруг предпочли. /Разве ценишь, имея?/
Вот и беседуют тихо с утра
то с голубями, а то с воробьями:
где там Париж, а, возможно, Рейкьявик?
Тихих пристанищ молчит тарарам.
Вот и ведут неизменный дозор
за тараканьим разнузданным стадом,
то не охота за ним из засады,
просто контроль, чтобы жизни упадок,
не беспокоил немыслимый вздор,
или же бред, тот, который не лучше.
Бредни оставим плести паукам,
жизненный тонус ленив, но упрям:
неординарно-обыденный случай.
И обметаешь, и чистишь углы
от застарелого хлама и спама,
и протираешь ослепшие рамы,
чтобы в мечтания проще уплыть.
Вот и выходишь гусей выпасать,
и тараканов проветрить немного,
вот и шагаешь со всеми не в ногу,
не беспокоит ни внешность, ни стать.
И забываешь про путь и дорогу.
*
Сколько прошло – промолчу,
буднюю серость листая,
кормишь летучую стаю,
чистишь дорогу ручью.
Пусть утечёт за водой
незавершённость мечтаний,
больше во сне не летаешь,
но всё лелеешь любовь.
Тихое счастье своё
прячешь средь улиц-аллеек.
Медлишь закат... но алеет.
...жизни пирог так слоён.
*
А шум всё тише, хоть и праздник скоро.
Царапнуло: ещё один годок...
Ещё февраль – засилье холодов.
А дальше и тепло возьмёт измором.
Чирикаешь поблизости кустов,
чтоб – шасть! – и безопасно, и спокойно.
Вот пережить бы тяготы и войны,
чтоб верить и надеяться без боли
в любви росток.
А после можно к лучшему идти.
И сад вокруг, и пруд, и свежий ветер.
И пусть подольше длится тёплый вечер.
И гомон птиц.