Ползли высоко, без сознания падали,
хотели дотянуться до звезд богатого,
хотели, расхотели, только не смейся,
что не так лежит, особо страшит.
На карачках в Версаче, ах ты наци,
король эякуляции сенсаций,
мы на карачках не оттого, что вера с нами,
мы знаем сами,
мы страх с трусами,
мы каждый новорожденный в поэзии бэйби,
нам звезды мерцай, а молоко лейся,
любить умейся, на все надейся,
от яда интернета быстродействий
в глазах рябит разноцветие и неон
рекламы впритык к нему, светит он,
извивается змейкой толстый питон,
а в глазу алая подпалина, и кол
слезы колет, а слеза душит.
И музыка взахлеб в хриплом горле душит,
наши души – крепкие узы,
водку глушит, бутылка в клюве,
что похуже видал продюсер,
всех пьянчужек
вид синюшен из гнилушек.
Люби меня в мозг между ушек,
так упружен и погружен. Ты.
Как будто так всегда,
кто очень крут, тому игру,
а мне много боли.
Не понимаю,
зачем игру, итак ору,
как мех от моли.
А моли много пушистого кушать,
кусать изволит, я ведьма в ступе,
не норка, лис, а волк в тулупе.
Оттого много боли.
Луна кликуша голосит
и горит,
доколе?
Молит зведному дождю полей,
нашествие весны среди февралей
в этом фильме. Панорама чудесна и чудна,
велика. Фиолетовая даль...
Но я не Аленушка, а Сарра.
Ледяной фасад.
Побегав под бликами звезд,
когда спустится тьма –
поссать.
Все потому что в этой странной догме
не было и не будет логик,
поэты поэтов любить не могут,
им стихи из стекла сухого.
Мрак.
Я пишу тебе слова, все прекрасные слова,
неустанные слова, моросит в душе.
Смотри, как он сверкает
фасад из замка боли.