НЕНЬКА
Ненька ридна, моя мати, что ж ты наробила?
Из каморы потаённо, злобных псов спустила,
Спестовав из цуценяток не «Великих Укров»,
Гитлерюгенда порядок для дитей та внуков.
Тех, кто кровушкой своею, для всього народу,
Нёс як ляльку неразумным от чумы – Свободу.
Гибли бабы и диды, смерть всех хомутала,
Сколько люда за Победу жизнь не досчитала.
Свадеб – сколько не сыграли? Сколь не народили?
Малы дити не спознали, як бы их любили.
Сиротеет Батькивщина и зникают сёла.
Одиноко, словно псина, тяжко воет доля:
– Неужель зазря всё було, в ту лиху годину,
Щоб серденько холонуло, щоб живий в могилу,
Рвалась, билась под напором Западенской мови
И стонала пид забором з долею удовин.
Так потребна ль "Незалежность", та, что Плоть палила,
Проявляя злоби верность, ядом Дом травила.
Ну, на що тоби – Европа, баба дюже злая,
Рады участи холопьей, лярва лишь дурная.
Обезумевшие очи размовляют горе,
Стылым дымом твои ночи тонут в общем хоре,
Прославляющем Бандеру, униатства славу,
Взяв як прапор ту химеру, що зрадив державу.
Гибнет, гибнет ныне мати, рвут её на части,
Где скажи Богдана рати, щоб в кровавой пасти
Зуби все повибивати чужоридной швали,
Щоб до хати доживати ихали в запали.
Но бреде по Украине найманець щасливий
И серденько тихо стыне, що един убитий.
Мати, мати, моя мати, ты ж цвила и пела
Пока блудом казнокрадства вся не окривела,
Пока чанами помоев лжи не пропиталась,
Тай хулы на своих ридних, с дуру не набралась.
Утопила всё что было в горестной пучине
Потеряв свое серденько в этой злой кручине,
Так покойся же ты мати, смертною хворобой,
Щоб по зореньки, роненько, видродиться новой;
Чистой, светлой – в Благодати, для души заветной,
Не сироткою, а доней, Неньки заповедной.
* * *
АПРЕЛЬ 14-ГО
А поворотись-ка, сын!
Экой ты смешной какой!...
Стойте, стойте!
Дайте мне разглядеть вас хорошенько.
(Н.В. Гоголь)
Когда приходят незнакомцы...
(Jamala)
К нам припёрлись они, эти злобные, чуждые лица,
Объявив, что виновны во всём и увязли в грехах
Наши души и муки, и руки, и даже божницы,
И что мы вне закона для них, в их безумных речах.
Нам не светит здесь жить, мы чужие в Дому, мы – чужие.
Не они, кто пришёл нас калечить, насиловать, гнать…
Не они, кто на грабит, они – совершенно иные,
Им беспамятство – Память, которую должно принять.
Ну а нам, ошалевшим от их беспардонного жлобства,
Лишь осталось исчезнуть, оставив могилы дедов,
И молить на коленях, восславив всю прелесть холопства,
В царстве наглого чванства бесконтрольных стволов.
Только странное дело, не мы, а они в балаклавах,
Будто что-то стыдятся, иль может боятся принять
Свою власть, как законною власть и зигуют во славах,
Незалежное время так трудно в руках удержать.
А оно пошатнётся, когда лишь годны для бравады
Эти горе – подонки, умеющие убивать. Убивать
Лишь бессильных, толпой, в упоении злой буффонады,
Где и лица не лица, а морды не стоит скрывать.
Не гнобите же нас, не взывайте к войне на погибель,
Неизвестно кому обойдётся всё это в сто крат.
Измордованный мир, сораспятый сегодня на дыбе,
Совоскреснув восстанет, как тот Неизвестный солдат…
* * *
ВОЙНА
Сражённая, она – не «отошла»,
лишь удалилась до поры, до срока,
бурча под нос, что это не беда,
не избежать вам нового урока.
Посев взойдёт, ведь я не сею зря;
раздоры, зависть, ненависть и склоки,
взойдут такою порослью пороки,
что позовёте снова вы меня.
И я приду, не брезгуя ни чем,
мне мило всё, в чём чую запах тленья,
лишь автомат не ведает сомненья,
а человек весь создан из проблем
решаемых надёжно и легко,
где было густо, вскоре станет… пусто.
О-о-о, это настоящее искусство,
когда мешаешь с кровью молоко…
Но… ничего, я к вам уже спешу,
вы щедро окропите эту землю,
которая была и будет колыбелью
всем тем, кого до смерти полюблю.
Но, вижу я … знакомое лицо.
Как постарела ты, моя старушка,
сквозь эту маску вижу как девчушка,
с отцом прощаясь, вышла на крыльцо.
А, что потом…, не важно, ты жива…
Так вой, тоскуй, встречай меня по новой.
Ну, торопись, не будь же бестолковой.
И проклиная, возопи:
– Пришла-а-а!
Война.
* * *
КАК МНОГО НЕ…
Как много НЕ бывает на земле...
Но улыбаясь своей щедрою улыбкой,
К жене, склонившейся над старенькою зыбкой,
Он возвращался на побывку лишь во сне.
Она ждала, надеясь до конца,
С ребёнком малым и тяжёлой бабьей долей,
Окутанная собственной неволей,
Но не забывшая свет близкого лица.
Она ждала, ждала его, ждала,
Соседкам разносила похоронки
И сумрачной тоской её встречали жёнки,
Пока себе она беду не принесла.
А дальше и не стоит вспоминать,
Я возрастал, она старела потихоньку
И фотографию отца, как ту иконку,
Не забывала часто протирать.
Простите, мама, наступил мой час
Я оставляю дом, семью и память,
Ведь бесполезно только слёзно хаять,
И ждать, пока свет в доме не погас.
Я возвернусь, родные, верьте мне,
Пускай не сам, пускай моей улыбкой,
Чтоб женщина склонялась вновь над зыбкой
И жизнь не прерывалась по Весне.
Я ухожу…, но верьте…, верьте… мне.
* * *
СЫН ЗА ОТЦА
Сын за Отца ответствует всегда,
Отец за Сына, грозен старый Бульба:
– Поворотись, сынку, что за дела,
А ну-ка, старая, куда девалась люлька.
Зыбун травой набей её полней,
Нам есть о чём сегодня покумекать,
Да и горилки подавай скорей,
Пришла пора мне с сыном отобедать.
И за столом, средь пьяной кутерьмы,
Душа его рванулась на просторы,
Подалее, от глупой суеты,
Что расплодили крепкие запоры.
А что же мать, святое естество,
Твой сын возрос, пора покинуть зыбку,
Последний раз лелей же сон его,
И пусть печаль морщит твою улыбку.
Заутро дом оставлен на неё,
Казацко ретиво — превыше всяко,
И ей понятно только лишь одно
Сегодня сын судьбу поставил на кон.
Не будет внуков, правнуков у ней,
Считай себя, уже похоронила,
Такая участь многих матерей,
И никого она зря не винила.
Отец и Сын, и с ними Русский дух
В единое сплетаются начало,
А что до боли выцветших старух,
Так в жизни ведь, не то ещё бывало.
Господь воздаст и Бульба всем воздаст,
Гори огнём жидовствующих рати,
Все те, кто душу русскую предаст,
И те, кто верят, что пророчат ляхи.
Обман посулов, сладкие мечты,
Вам никогда к Европе не прибиться,
Как казаку – холопские черты,
И нечего напрасно колготиться.
Но если Дух покинет Отчий кров,
Не станет больше сил – исчезнет братство,
Протянут руки добровольно для оков,
И будут славить, славить униатство.
* * *
ПРОКЛЯТЬЕ МАТЕРИ
За каждое сердце, о, Боже, – воздай!
А я их за боль – прокляну.
За что же цветущий и благостный край
Вы ввергли в кошмар и войну.
(И. Гаджиева)
Проклятье матери страшнее всех ножей,
Но «Азъ воздам» – никто не отменял.
Воздастся всем, за всё, через людей,
В поступках – чередой кривых зеркал.
Погибнут многие и ненависть души
Кипящим злом ошпарит всё живое,
И даже птицы позабудут зов тиши,
Рассветный час, где небо голубое
Лениво миру шепчет: – Всем, привет,
Дарите радость светлою улыбкой,
Гоните скот в поля, пеките хлеб,
Да освятится дом новёхонькою зыбкой.
Всё быть должно лишь так, и горе тем
Кто кровь чужую посчитал – водицей.
Не будет славы, почестей, затем
Им всем придётся до смерти упиться.
И матери зря сгинувших детей,
К таким же матерям, свои ломая руки,
Придут сквозь череду кровавых дней,
Как сёстры разделивших с ними муки.
Война застила разум, враг не там
Где твой ровесник ждёт тебя в прицеле.
Остановись, опомнись, по трудам
Оплата расплывается на теле.
Кто звал тебя сюда, под кров чужой,
Не уж-то ты захочешь, в самом деле,
Простым рабочим в смене быть ночной
И копошиться в шахте на приделе.
Что не хватало, в сущности, тебе?
Свободы – так она не здесь таится.
Борись с судьбой своей, не на чужой земле
А там, где мать твоя, могла б тобой – гордиться.
* * *
ЗОВУЩИЕ НА СМЕРТЬ
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне...
(А.С. Пушкин)
Мы – поименно! – вспомним всех,
Кто поднял руку!..
(А.А. Галич)
Зовущие на смерть свои метели,
Из гладких слов приправленных враньём,
Под вопль слепых, которых отымели,
И в поле жадно ждущим вороньём,
Месили заново бадью свою из страха,
Из заморочек недовызревших обид,
И радости намётов злых на брата,
Который непременно всё простит.
– Мы ж не окраина, а центр мирозданья,
До кроманьонцев были мы уже,
И даже греки жадно впитывали знанья
О благородстве истинных мужей;
Всех покоривших, и всё проигравших,
Однако верящих в величие своё;
И право быть панами возжелавших,
Над непутёвыми, не верящими в то.
А ведь ещё вчера, считались братья
И не была проведена черта,
Размежевавшая о Родине понятья,
На «ватников» и тех, кто свысока
Тряхнув чубами выдуманной были,
Бряцая наглостью элитной гопоты,
Домой в посылках слали, что добыли
Растаскивая чуждые дворы.
Разграблено, разбито, что стояло,
А что возможно, изнасиловано всласть,
Лишь бесполезное беспомощно шептало:
– За что ж нас так, как жить теперь таясь
От тех, кого углём мы согревали,
Кому варили в топках нашу сталь,
Кого своими завсегда считали,
И кто звериный выказал оскал.
Да разве ж можно вытерпеть такое,
Картёжная дурилка, не страна,
За "самостийность" возомнивши обжитое,
Что ей Россия как на блюдце поднесла:
Днепропетровск, Донецк, Луганск, да Харьков,
Одесса, Николаев, Запорожье и Херсон,
Ах, эта царственность тех Ленинских подарков,
Светлейших дней, Екатерининских времён.
И это всё – имперские замашки,
Русь царская и Русь секретарей,
Дающая от щедрости отмашки
На обретенье западных земель:
Русь Подкарпатская, Волынь, Галичина,
А Бессарабия иль скажем Буковина,
И наконец жемчужина – Таврида,
В честь юбилея также отдана…
Но вот за то, сестрицу на гиляку,
Отхапать Дон, ещё Кубань и иже к ним,
Куда нога ступала с переляку,
Для батьковщины стало б всё родным,
Кабы не эти, дармовые бурлаки,
В ком дух Отчизны так и не сломали,
С оружьем вдруг подняли кулаки,
Чего от них никак не ожидали.
И замерли все в созиданье силы
Способной покорить Майдана прыть,
Поднявшего таки страну на вилы,
Чтобы к Европе с ласкою подплыть
По доброй воли незалежной Рады,
Пока с очей не спала пелена,
Не разломали улицы ухабы
И у порога недовызрела война.
А вот тогда, не те уже, другие
Ломая руки, станут горестно вопить:
– А нас за что, мы ж были как родные,
Ну не смогли вас вовремя добить;
Нам не хватило пушек и снарядов;
Бронежилеты оказались те, не те
И крепких маловато нацотрядов,
А то бы вы дождались по весне…
– А мы и ждём с тоской когда метели
Улягутся и всё же, наконец,
Страна прольёт последние капели
И мученицы сдаст в утиль венец,
Чтоб не рассыпаться как братья на Балканах,
Славянским бисером в немецких закромах,
И затеряться среди содержанок,
Скелетами в казарменных шкафах.
* * *
ПСЫ ВОЙНЫ
Он в Дом вошёл, ногою выбив дверь,
Затвором клацая, потребовал хозяйку
И взгляд, скосив небрежно на постель,
С буфета взял последнюю буханку.
Затем добавил: – Полотенца и воды,
Не видишь, я устал, спасая ваши души
И шевелись, не накликай беды,
А коль оглохла, я зараз прочищу уши.
Небось москалька ты, как все вы тут,
"Клопы" и "колорады" Нашей Воли.
Но ничего, порядок наведу,
Вы осознаете всю прелесть ридной мови.
Затем упал на мягкую кровать,
Дом наполняя горьким, вязким потом,
И засыпая, помянул зачем то мать
И то, что накомандовался взводом...
Как сладок сон: – Закинчилась война,
Дворами жмутся тощие собаки,
Забылась тишиной усталая земля,
Лишь шебуршат посадками цикады,
Да трактора ржавеют у межи.
Восток разбит, заполнены гиляки,
Казалось бы, спокойненько живи
Мы показали всем, где зазимуют раки.
Но отчего-то тошно на душе,
Хоть всех взашей, по лагерям и весям,
Мы выгнали и надобно уже
По новой всё начать крутым замесом.
Да руки огрубели от войны,
Холопов нет, не запануешь ныне,
А нации «достойные сыны»
Свой каганат плетут по Украине.
«Ты сделал своё дело и ступай,
Ищи себе работу по Европе,
И своим видом больше не смущай,
Не вызывай волнение в народе.
Что надобно ещё, своё сполна
Ты получил и ныне батькивщина
Цвите и крепнет волею сильна»,
Да только в воздухе витает мертвечина.
Тяжёлый дух, осатанелый взгляд
И ненависти грязные туманы
Ползут по городам и свой обряд
Вершат от крови пьяные солдаты.
Порядка нет, страна моя больна,
Вернулся в Мир, но мира я не вижу,
И олигархи словно саранча
Сметают всё, в чём чувствуют поживу.
Я им не нужен, не нужен никому,
Конечно окромя семьи да дома.
Я что-то пропустил и не пойму
Когда настал наш день Армагеддона...
Тут тяжкий взрыв стряхнул его на пол.
– Опять свои, и снова мимо цели?
Эх, генералов этих бы на кол,
Ещё бы полчаса поспать в постели.
И тенью замогильною скользя,
Среди таких же, в тёмных балаклавах,
Из «мёртвого», разбитого села,
Где местные попрятались в подвалах,
Он уходил, и тех, и этих матеря,
В спасительную тень родной «зелёнки».
А где-то дома ждали – мать, жена
И дочки народившейся пелёнки.
Его там ждали, ждут и день, и ночь,
Давно закончились срока командировки,
С мобильника улыбку дарит дочь,
Не ведая о снайперской винтовки.
* * *
ОБЕЩАНИЯ ВОЙНЫ
У каждого свой путь на небеса,
И в бурьяне давно Единая дорога,
Во что ты верил, грубо говоря,
То и найдёшь у дальнего порога.
Куда б судьба тебя не привела,
Ты есть начало и конец своих исканий.
Здесь каждому диктуют путь его дела,
Итогом — приговор его желаний.
Кто с Верой жил, тот и пребудет в Вере,
Кто не любил, тому уж не любить.
И каждому воздастся в полной мере,
Здесь некого и не за что винить...
Жизнь оборвалась уж почти, но ты не умер.
Ты задержался, оказавшись у межи.
Переступить, но как? И тяжко стонет зуммер
Мобильником, ещё пока живой, — души.
Ты рвался в бой, туда, куда нельзя,
Где помощь так твоя необходима,
И где тебя ещё не приняла земля,
Но рана так глубоко ощутима.
Последний выдох или может вдох.
В какой-то миг по воле чьей, не зная,
Ты ощутил, что «есть на свете — Бог»
И сразу же рванул назад из Рая
Как сладко – Быть, когда нет веры смерти,
Ведь нечего и незачем терять.
Воздать врагам, да «по делам, по чести»,
О большем и не хочется желать.
Он возвратился к Дому поздней ночью,
А дома нет, нет сада и семьи.
И пал герой, сражённый своей болью,
В кармане сжав ненужные ключи.
И слышит он: – Последнее желанье,
Ты заслужил, солдат. Ты вырвал у судьбы:
Ни тишину не вечное прощенье,
А ощущенье целости семьи.
Ты поутру проснёшься в своём доме,
Дыхание почувствуешь жены,
Обнимешь сына, выпьешь чая или кофе,
И в день уйдёшь до смертной тишины.
Твой вечный бой, и вечные глаза
Такие близкие, любимые, родные,
С тобой прощаться будут завсегда,
Когда над головой опять завоют мины.
Всё неизменно, это – «День Сурка»,
Предупредить? Но чуда не случиться,
Кто здесь не умер, тот не возродится,
Кто умер там, тот умер навсегда...
И там, и тут погибель их судьба.
Готов ли ты, взять это на себя?
Прожить по старому, свой новый день — по новой?
И как бы гибель не была страшна,
Спешить домой дорогою знакомой?
И голову склонив, молчал солда
Уйти навек и унести с собой в могилу
Возможность вновь своей жене дышать
И подмигнуть с улыбкой снова сыну.
Пусть не надолго, пусть лишь на полдня,
Но завтра к ним добавятся другие,
И день за днём, быть может, на века,
Чтоб ощутить, что вновь они живые.
А значит снова — всем им… умирать,
Любя не жизнь, а видимость былого.
И жалостью его, им предстоит страдать,
За кругом круг, не ведая иного…
* * *
МАТУШКА ЗАСТУПНИЦА
Матушка, Заступница, пожалей меня,
Пред сыночком миленьким виновата я.
Горькая гордынюшка, тяжкая стезя,
Матушка – заступница, ты прости меня.
Старая я, старая, мир уж мне не мил,
Думушка всё вертится, что ж он натворил.
Что ж ещё осталось то, Господи, прости,
Где ж набраться силушек этот путь пройти.
Рос сыночек шустреньким, не спускал обид,
Алою то кровушкой сладость присолит.
Закусит губёшку, взгляд метнёт в прищур,
Сердце захолонет, как собой он хмур.
Словно сокол вольный, свергнувшись с небес,
Рвался до обидчика, аки чистый бес.
Но чужою волею коли боль полна,
Ярость молодецкая так порой слепа.
Как же я предстану ныне пред тобой,
Грех его кровавый, грех теперь и мой.
Проклят род единый, расступись земля,
Нету мне покоя, отпусти меня.
Матушка, Заступница, как же дальше жить,
За чужу людыну брата положить.
Разве ж это можно, и кого вина,
Матушка – заступница, отмоли меня.
* * *
МАТИ
Гибнет, гибнет всё же мати, меж сынами драка,
От советов хитрых дядей бытиё двояко.
Лезет Запад на Восток, всё подмять желая,
Хоть кусочек, но урвать от чужого края.
Злая, тихая война, бьют славян славяне,
Разведя такой бедлам на чужом обмане.
Батьки правят по стране, атаманам – воля
А народ-то в нищете, вот такая – доля.
Попили всю страну, торжествует Рада,
Грек, турецкий офицер, бывшего Царьграда,
Томос, вроде, обещал, чтобы власть расширить,
И, возможно, Папой встать в православном мире.
– Ну, зачем вам ваш язык, хватит с вас и мови,
Ведь, казалось бы, могли, безо всех условий,
Молча спину гнуть свою, подчиняясь доли,
В услуженье господам, ежели позволят.
Ну а нет, базар – вокзал, чемоданы в кучу,
«Остаточнэ прощевай», – выплюнем Союзу.
– Да живите, как хотите, волю… засупоньте,
Хата ваша, ваш закон, веру лишь не троньте.
Помните, Тарас вешал: – Родина и Вера,
Честь казачья, а душа… скажем для примера,
Есть у каждого, она, …и у недоверка
Но не та, совсем не та, видно ж на поверку.
Подлость, знаю, завелась, до себя всяк тащит,
Только на сердце покой, он тем не обрящет.
Братство наше не сломить, не осилить злобе,
Ну, не может наш народ, быть врагу подобен.
Как вдовица после мужа, мы остались сиры,
Басурмане правят всем, мёртвые кумиры.
Нет, скажу вам, братцы, нет, так любить не могут,
Только русская душа вынянчит подмогу.
Как бы подлость не взяла до нутра беднягу,
Всё ж проснётся и поймёт, что развёл бодягу,
Нет иного на душе, погубил Отчизну,
Остаётся лишь одно, горько править тризну.
Соберутся казаки, вспамятуют братство,
И раскольников сметут за их святотатство.
Если, уж на то пошло, умирать – не сгинуть,
Лишь бы злобный, чуждый дух начисто отринуть.
Лишь бы Родина была чистой и прекрасной,
Независимой в себе, к детям – беспристрастной.
Чтоб товарищи на ней, так же проживали,
Чтобы нечисти, да лиха с Запада не ждали.
* * *
ПРО МОСЬКУ И СЛОНА
Ах, батюшка Крылов,
как верно Вы изволили подметить
«Про Моську и Слона»,
про пустоту и мудрость,
про глупость непомерную безродных.
Ведь что такое, в сущности, есть Род,
– Живое древо, прорастающее к небу
сквозь громождение веков, врагов,
потерь и горести Победы.
Когда гроза, казалось бы, прошла,
и на поляне солнца луч играет,
уж больше ни на что не уповает
порушенное на сырой земле,
а беспокойно, над травой склоняясь,
усилья обречённо прилагая,
всё силится листки свои сдержать,
от участи прогнившего настила.
Вот из таких, войной побитых судеб,
Святая роща наша прорастает,
и без неё ни песни и не пляски
нам не даруют очищенье духа.
Но, как ни горько, к сожаленью, но бывает,
такое чуждое, но непременное явленье,
как бурей сотворённый отщепенец.
Они себя и прочих убеждают,
что самостийны с незалежной волей,
но до того, как буря надломила,
они единым корнем с нами были.
Одна земля, единые и соки,
да и дожди едино полоскали,
под хохот взбудораженного ветра,
и крик усталой беспокойной сирой птицы.
А что теперь, теперь меж нами пропасть,
и кто-то должен сгинуть непременно,
здесь нет сиамство, нет и симбиоза,
кому-то быть, куму-то – не случится.
Где ты пророс, там и расти бы, должен,
из почек ветви новые пуская,
само собой себя предполагая,
неотделимым от судьбы потомства.
Слоны и Моськи, судеб разночтенье,
и разный корм и разные понятья;
кто величаво смело выступает,
а кто в припрыжку бестолково лает.
* * *.
ПРОЩАЛЬНОЕ
Ах, Одесса, жемчужина у моря,
Ах, Одесса, ты знала много горя,
Ах, Одесса, любимый милый край,
Живи, моя Одесса, живи и процветай.
Модест Табачников.
Приказом Верховного
главнокомандующего
от 1 мая 1945 года № 20
Ленинград, Сталинград,
Севастополь и Одесса
были названы
городами-героями.
Отгремело и отшумело,
Расцветая, проснулось лето.
День Весны, День Труда, День Славы
Завершился полным разгромом.
День второй, создание тверди:
Толи шанкра, то ль чистой меди,
Для упёртых, пустоголовых,
Позабывших своё начало.
Де Ребас, де Волан, Потёмкин
И Платон Александрович Зубов.
Строгий взгляд Государыни правил
Сим рескриптом строительство града.
Здесь родились Утёсов с Олешей,
И Ахматова, да и Бабель,
И конечно Карцев с Жванецким,
Ну а где, им ещё родиться.
И к тому же здесь побывали:
Ришелье, Воронцов и Пушкин,
Паустовский, Куприн и Бунин,
Маяковский и Айвазовский.
Здесь Вертинский пел свои песни,
Северянин читал поэзы,
Здесь басил и гудел Шаляпин,
И творил Александр Галич.
Что осталась от той Одессы,
Коли русский дух непотребен,
Юморина, а с ней Дарт Вейдер,
Возвернулась «Камедиада».
– Ну, а что тут такого, право,
Дом остыл, подвал опечатан,
Можно вновь гулять, веселиться,
Всю печаль оставив за кадром.
И звучит, как плевок всем в душу,
Как насмешка - «Героям слава»,
Тем, кто вешали, убивали,
А теперь вот живьём сжигали.
От чего же, народ допускает,
Что в Дому у него так гадят,
Брат на брата напраслину гонит,
Предавая, отцов порочит.
Где же ваши сыны и внуки,
Казаки, что гордились Матей,
Что панов гоняли и кзендзов,
Но чубы склоняли пред Храмом.
Где красивый народ и гордый,
Да куда же вы подевались,
Валят всё на сестру Рассею
И вопят про избранность мови.
«А какой у тебя кажи паспорт,
По какому, мол, розмовляешь,
И ваще, наш батька – Бандера,
Ну, а сами мы – из Европы.
Мы без мыла туда обратно,
Только б были б на то бабосы,
Нам ведь денег наобещали…
Миллионы и мллиарды».
Что ж, живите, аль подыхайте,
Мы за вас разгребать не будем,
То, что вы «трудясь» навалили
В своей хате по самую крышу.
Украина, увы, уж вмерла, –
Нет младых и юных гвардейцев.
Краснодонцы, Вам – Ваша Слава,
Одесситы, Вам – ваше горе.
p.s.
А.С. Пушкин
"Евгений Онегин"
Я жил тогда в Одессе пыльной:
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там все Европой дышит, веет,
Все блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице веселой,
Где ходит горды славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжелый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.
* * *
ПОМИНАЛЬНОЕ
Спите хлопцы, вы ж герои, и устали от войны,
Горькой судорогой лица, растревоженные сны.
И от снов тех не разбудят ни будильник, ни весна,
Вечной молодости муки сжали намертво сердца.
Только странно, нету злобы, есть усталость и беда,
Есть разбитые селенья, есть проклятья и мечта.
Но пути и перепутья, обернулись чехардой,
Не дождаться первопутка, если жаться стороной.
Только разные надежды, к ним и разные пути,
Вы простите, Бога ради, правды нет, и не найти.
* * *