Попутчик.
Вольная фантазия по роману М. А. Булгакова, «Мастер и Маргарита».
«И создал человек бога,
по образу и подобию
своему".
1
И божий дар, с яичницей попутав,
И баню с вахтой, хрен с трамвайной ручкой.
По сторонам, растерянно как будто,
Куда забрёл? И где же мой попутчик.
Вагон уже трезвонит Берлиозу,
Разбился крик вожатой о стекляшку.
Такая гильотина на колёсах,
Ах Аннушка, тудыть твою мамашку.
Переполох по городам и весям,
Запутаны рамсы, счета фактуры.
И государев муж совсем не весел,
Пустой костюм командует культурой.
Попутчик стёрся толчеёй вокзальной,
Бездомный, став бесштанным, по столице,
Почти догнал, но кот на хвост трамвайный,
Присел, уехал, в ночи растворился.
Мотоциклеты, пулемёты, танки,
Скорее, прах вас побери, и черти.
Пускай вас вывернут всех наизнанку,
Безбожники, хотя бы мне поверьте.
Я протолкнулся к командиру роты,
Он паковал бесштанного в рубаху.
Хотел спросить, но тут же пулемёты,
Глядят в глаза и нагоняют страху.
Короче, я ушел, присел на лавку,
Подальше от суетности скандальной.
Взбивает вечер тучевую пахту,
Перед грозою, воздух стал миндальный.
2
Народ попрятался, один в аллее,
Закрыл глаза, и вижу белый город.
Дворец, старик мигренями болеет,
Зовёт собаку, разрывает ворот.
А у ворот беснуются людишки,
И как всегда, им на потребу зрелищ.
Иные, уже выпили винишка,
Но туч не видят, сильно загалделись.
Чудак, в хламиде рваной пред Пилатом,
Про перерезанную нитку фразы.
Про то, что должно быть друг другу братом,
Все люди добрые? В кнуты заразу.
Переживал он о неразберихе,
За ним записано превратно было.
Глупцом в пергамент козий очень лихо,
Что б глупость камнем истин не застыла.
Сгущалось небо, громыхнуло рядом,
Открыл глаза, увидел Патриаршьи.
С погодой нету никакого сладу,
Куда теперь пойти душе пропащей.
Сон освежил меня, и сразу вспомнил,
Попутчик, тот, что был сейчас со мною.
Куда ушёл? Живой ли он? Накормлен?
И как по городу с пустой мошною?
Опасно здесь, трамвай зарезать может,
Или из яиц вылупятся гады.
Вон, абырвалг какой то, кости гложет,
И кем то, в клочья порванную Правду.
Убей, не вспомню ни лица, ни роста,
И по какой такой нужде мы вместе.
Какие мы должны решить вопросы,
Но чую, нужно быть мне с ним, хоть тресни.
3
Дождь отменило, передумав небо,
Отмыть столицу, труд совсем напрасный.
Народ, от зрелищ, разошёлся к хлебу,
Трамвай по кругу, властною указкой.
А я шатался вечером Московским.
Заглядывая, проходящим в лица.
И чем-то в бок, толкали острым.
Мол, понаехали, живей, тупица.
Но очень сильно пахло равнодушьем,
Не скажет встречный время и дорогу.
Был вечер свеж, но стало очень душно,
Народ бежит, в музей, в кабак, в берлогу.
И я ушёл с проспекта, не спросивши,
Не видел кто? Того, что был со мною.
Но глупо спрашивать у тех, спешивших,
Здесь каждый, говорит, только с собою.
Ну вот, Москва-река, гранит ступеней,
-Товарищ, не найдётся папироски?-
Из-за спины приблизились две тени,
-Угу, найдётся, в портсигаре плоском.
-Издалека?
-Ну да, неблизко.
-Приезжих видно, а город то, дыра,
Красивый, но какой то очень склизкий.
-Не знаю, впервые на семи холмах.
Тот, подлиннее, в клетчатом костюме,
Всё балагурил, шутки рассыпая.
Второй, толстяк, как будто был угрюмей,
Молчал он, по кошачьему зевая.
Разговорились, то да сё, беседа,
Под папиросы, весёлою была.
Знакомцам новым, я беду поведал,
Пропал попутчик, такие вот дела.
4
Переглянулись весело знакомцы,
Мой друг, да это вовсе не проблема.
Смотрите, уже спать уходит солнце,
Пора, мессир решит Вашу дилемму.
Нет, нет, вопросы все потом любезный,
За тёплую беседу благодарность.
Примите, шёл тот длинный мелким бесом,
Позвольте сделать хоть такую малость.
Пойдёмте. это рядом, на Садовой,
Голубчик, что же Вы? Остынет ужин. Сверкал он лопнувшим пенсне задорно,
Ведь Вам же, дьявольски попутчик нужен.
Последнее он произнёс с улыбкой,
Но не придал я этому значения.
Смотрел он очень преданно, и липко.
Неужто попрощаюсь с огорчением?
И вот пошли неспешно по столице,
Московский вечер в меру был прохладным.
Успели абрикосовой напиться,
Не завозили пива, жаль, ну ладно.
Мы вскоре гулким поднялись подъездом,
Звонок, со скрипом отворились двери.
Девица полуголая, "С приездом", Мне говорит, а я стою, шалею.
Куда попал, и что тут за квартира?
Коты и шпаги, с перьями береты.
Да. Кот. Здоровый, Господи, помилуй,
Прорвёмся, лишь бы здесь найти ответы.
Ответы будут, милостливый друже,
Вы первый кто кота не испугался.
Да, бога всуе поминать не нужно,
Входите, я давно уже заждался.
Вещал нам голос из далёких комнат,
Там где-то свет плясал порхая.
Ну, не впервой, мне с головою в омут,
Один не выдаст, и не съест другая.
5
И я пошёл на отблески, в глубины,
Бездонной показавшейся квартиры.
-Как хорошо, что не прошли Вы мимо,
Был встречен благородным господином.
Пылал камин, горели ярко свечи,
Ломился стол от щедрых угощений.
-Ну что ж, давайте скоротаем вечер,
За трапезой и дружеским общением.
Я был не прочь, весь день во рту ни крошки,
Садитесь, кот придвинул табуретку.
Присел, смотрю вокруг, берусь за ложку,
Девица мне приносит тарталетку.
-Скажите, вы не против, за знакомство?
-Извольте, отказаться я не смею.
Стол без вина, пустое фанфаронство,
Оно откроет душу и согреет.
-Ну что ж, ответ Ваш нахожу учтивым,
Насчёт души,- он усмехнулся странно.
-Не каждому есть что открыть мой милый,
Уж я то в этом разбираюсь славно.
А впрочем, что же я кормлю словами,
Позвольте Вам представить мою свиту.
Что б Вы вольнее были между нами,
И не стеснялись за столом накрытым.
Тут он представил всех поочерёдно,
Кота, девицу, балагура в клетку.
Ещё один бельмом смотрел голодно,
Чуть было не схватился я за кепку.
Потом из тени вышел с папиросой,
Пожал мне руку, человек в костюме.
Со взглядом умным и каким то острым,
Одетый по последней моде в ГУМе.
6
-Знакомьтесь, это секретарь, из местных,
Умнейший человек в большой столице.
Все прочие писатели мне пресны,
Его же слогом можно насладиться.
-Я, видите ли, очень много езжу,
А свита моя с грамотой не очень.
-За службу верную, Вы нас в невежды,
Вскричал тут кот, - Обидно между прочим.
-Ну, ну, мне ваша преданность бесценна,
Он властно почесал кота за ухом.
Но нужно, что б писали откровенно,
Не привирая, и не веря слухам.
Кот замурлыкал, свита улыбнулась,
Курящий человек ослабил ворот.
Девица за графином потянулась,
-А свитой, не один роман запорот.
Продолжил господин свою тираду,
-Они способны лишь на восхваленья,
И переврут себе в угоду правду,
Без совести малейшего зазренья.
-Всегда беру секретарей на месте.
Из тех, кто вкусным слогом обладает.
Не приправляет блюдо фактов лестью,
И непредвзято бытность излагает.
-Так, вроде все со всеми здесь знакомы,
На этом предлагаю подкрепиться.
Друзья, приступим. все бокалы уже полны,
Что б голод в нас не смог укорениться.
-А о своих печалях, после друже,
Расскажете, ведь кажется не стоит.
Вопросами пока не съеден ужин,
Голодного пытать и беспокоить.
7
О да, я с ним не мог не согласиться,
И взялся за столовые приборы.
Я ел, помалу пил, что б не напиться,
И слушал длинного с кошачьим споры.
Назвать шутами, речь не повернётся,
Однако слушать было их забавно.
И кот кричал, что тем всё удаётся,
Кто меньше думает о громкой славе.
Однако, длинный с ним не соглашался,
Твердя, что только поиски признанья.
Никак не жалобы, что, мол заждался,
Приводят к почестям и обожанью.
И оба они сыпали примеры.
Клялись землёй и небом, именами.
Знакомствами с Платоном и Вольтером.
И странно, это не казалось странным.
Друзья дышали огненной насмешкой,
Сжигая собеседника сарказмом.
Короче, ужин вышел интересным,
В сопровождении беседы страстной.
Когда же нами был десерт окончен,
И потянулись к портсигарам руки.
Мессир, спросил, как будто между прочим.
Надеюсь, Вы не умерли со скуки.
Вот эти двое, вечность уже спорят,
Быть может Вы рассудите болезных.
Пустая тема, но однако стоит,
Их примирить, не так ли, гость любезный?
И смотрит, так. С хитринкой, вот лукавый.
Да, подливала неспроста девица.
Как хорошо, что выпивал помалу.
Но впрочем, не в обычае напиться.
Спасибо братьям-старшакам с района,
За пояснения с пацанским пылом.
Когда ты за поляной незнакомой,
Следи за глоткой, языком и тылом.
Шесть пар зрачков, один с бельмом, впивались
В меня острейшим любопытства жалом.
И ,что б не думали, что мол сливаюсь,
Я начал, но спокойно так, без жара.
8
Друзья, простите если не по нраву,
Кому то будет сказанное мною.
Но врать в застолье? По какому праву?
Плевать в кормящего? Не стоит….
А что касаемо предмета спора.
Сдаётся, нужно делать то, что должно.
Бесславию и славе быть покорным,
Не ждать, не гнать, не выражаться ложно.
Всё в жизни данность, я вот работяга,
И этот факт ни плюс, ни минус.
Мне дела нету до гербов и флагов.
Я вечно занят, починяю примус.
Как славно сказано, Позвольте записать,
В мохнатых лапах промелькнул блокнотик.
Что ж, так и запишем, примус починять.
Блесну при случае. Мурлыкал котик.
Все улыбнулись, я продолжил фразу,
Да, глупо ждать за этот примус славы.
И слов то добрых, не всегда, не сразу,
Дождёшься от соседской тёти Клавы.
Но вечером услышишь, в кухнях шумно.
А стало быть работают приборы.
Пусть от спецовки керосином дурно,
Но там еда, винишко, разговоры.
Ну, в общем, когда делаешь что должно,
Признанье среди жителей квартала.
Появится, совсем это не сложно,
А мне друзья, квартал уже немало.
Простите за сумбурность, подытожу,
Успех идёт не к тем, кто ожидает.
Или не ждёт, а к делающим должно.
Я видел, по-другому не бывает.
9
Вот так вот, в споре победила дружба,
Пожмите же друг другу лапы, руки.
Нет проигравших, унывать не нужно,
Спасибо, Вы избавили от скуки.
Поверьте, я устал от старой темы,
Мозоль в ушах натёрли эти песни.
Благоволите о своей проблеме,
Поведать, мне ужасно интересно.
Сказал гостеприимец хлебосольный,
Кот с длинным обнялись, расцеловались.
Картинно. Вызвав смех в застолье,
Мгновение назад чуть не подрались.
Я оробел, совсем не ждал минуты,
Не то что б пожалел об откровенье.
Ведь твёрже честности и нет валюты,
Но не привык просить об одолженьи.
Однако лошадей на переправе,
Менять негоже, так чего стесняться.
Просить у сильных, сроду не заставишь,
Не стоит, но нельзя и отказаться.
Я поглядел в одиннадцать смотрящих,
Зрачков, в бельмо, которое пугало.
И вспомнил ветра шум на Патриарших,
И снова прожил этот день сначала.
Как начал говорить, уже не вспомню,
Но изливал я душу без утайки.
Стараясь быть и чинным и спокойным,
В речах пусть суетятся пустолайки.
И это тоже, старшаки с района,
Мне поясняли в босоногом детстве.
Где за слова ответить, всем знакомо,
Как и спросить, не выбирая средства.
10
Да, каюсь, иногда я горячился,
Но как не злиться, когда бьют бродягу?
Там, в белом городе что раскалился,
Смешав жару, донос и трусость в брагу.
И да, попутчик мой, что был утерян,
Каким он образом с бродягой связан?
Готов идти стучаться во все двери,
Ища того, с кем чую, быть обязан.
С кем чую, мне теперь одна дорога,
И без кого дороги вовсе нету.
И воля без кого тесней острога,
И не хватает воздуху и свету.
Который, вдруг сошёлся острым клином,
Войдя коварно слева в подреберье.
И вот теперь, я сам себе постылый,
И вот теперь, я сам себе не верю.
Такой вот казус други, приключился,
Не ожидал я, от опыта и лет.
Что б незнакомец, в сердце поселился,
И вроде там он, и вроде его нет.
Кого ищу? Не смейтесь, сам не знаю,
Не помню. Ни одежду, ни обличье.
Уж вы простите, если напрягаю,
И выхожу за рамки и приличья.
Задачей сложной, дьявол сломит ногу,
С такими вводными её решая.
За ужин, за беседу как подмогу,
Благодарю, но я пойду пожалуй.
Закончив свою речь опустошённо,
Поднялся я с резного табурета.
Прозрел, иллюзий всех своих лишённый,
Кому есть дело, до моих ответов?
11
Не бойтесь друже, ноги будут целы,
И уходить совсем, не торопитесь.
Поберегите драгоценный, нервы,
Устали Вы, подите, отоспитесь.
Да, право же, не стоило с дороги,
Вам в душу лезть, и задавать вопросы.
Однако про поломанные ноги,
У дьявола. Забавно. Но попросим.
Нижайше гость любезный Вас остаться,
Я думаю, что окажусь полезным.
Идти в ночь некуда, чего скитаться?
Здесь неспокойно, ночью ходят бесы.
Он улыбнулся, свита засмеялась,
Не обижайте старика, останьтесь.
Я рад беседе, той, что состоялась,
И да, о честность Вашу не пораньтесь.
Хотя, мы к этому ещё вернёмся,
Ну а пока, девица Вас проводит.
Постель готова, утром разберёмся,
Оно мудрей, ответы все находит.
Я, провалился в сон едва, коснувшись,
Подушек мягких и перин пуховых.
И грезилось как будто бы проснувшись,
Всё будет хорошо, складно и ново.
12
Московских сплетниц окормляют слухи,
Враньё через открытые оконца.
Пёс-человек во времена разрухи,
А город на холмах сжигает солнце.
И там стоит смирившийся бродяга.
Не смея звать седого старца добрым.
Подбитый глаз, ни родины, ни флага.
Стоят на страже с видом очень гордым.
Солдаты с задубевшими сердцами,
До сей поры смиряют неразумных.
(Им было так завещано отцами).
И тех, кто покрывает толью гумна*
*И тех кто покрывает толью гумна. – Отсылка к фразе из автобиографического стихотворения Бродского «Я входил вместо дикого зверя в клетку».
Рубака не силён в дворцовых блуднях,
И где тягаться с сыном израиля.
Нельзя же сомневаться в честных судьях,
И справедливость против них бессильна.
Догматики не любят несогласных,
Во все века на крест их отправляют.
Кричат, распни, взволнованные массы,
И лишь потом, казнённых прославляют.
Так и сейчас, один, в венце терновом,
Он тащит, казалось неподъёмный крест.
А тащущего бьют всегда, не ново…
До крови. Бродяги жизнь? Что в ней за вес?
Седой старик склонился опечален,
Вон, мытарь нож стащил у хлебореза.
Лишь тот, несущий крест, он всех прощает,
Слабы. Не каждый побеждает беса.
И хорошо предаться сожаленьям,
О злой судьбе, о боге и о роке.
Раскаянью, слезам, соплям, смиренью,
Пока другой идёт к своей Голгофе.
Милейший, вы простите что тревожу.
(Вновь вырван из объятия Морфея).
Поедемте, займите Вашу ложу,
Посмо;трите как публика глазеет.
Тем более, что Вы проспали сутки,
Непросто видимо далась дорога.
Прошу же Вас, не медлить ни минутки,
Ведь Мельпомена к опоздавшим строга.
О Вашем деле, вовсе не тревожьтесь,
На днях всё положительно решится.
Всему есть время, на него положьтесь.
Недолго ожидание продлится.
И вняв словам седого господина,
(Кто он таков, уже я догадался).
Ведь здесь давно проходит бога мимо.
Вся жизнь. И потому не удивлялся.
13
Театр, ложа, сыплются червонцы,
Писатель голову подпёр рукою.
Глядим как разума заходит солнце,
Халява! Брошен клич был над толпою.
Людское, поменяв на тряпок яркость,
Увидев в этом некую свободу.
И скинув лоск, на сцену вышла жадность,
Всё так же, зрелища нужны народу.
Как и тогда, во времена бродяги,
Раскидывали хлеб в бессудность казней.
Так и сейчас, ожившие деляги,
Повылезали из людей на праздник.
Писатель холодно глядел на сцену,
Курил, молчал, не говоря ни слова.
Он улыбался, но вздувались вены,
От зрелища ядрёного посола.
А я смотрел на давку. Из за кружев!
Ведь не голодные…. Осатанели.
Для счастья, ништяков совсем не нужно,
Халява боком выйдет в каждом деле.
И потому уже не удивлялся,
Гражданок сраму после представленья.
Что здесь такого? Жадный подавился,
Чревоугодье грех в любое время.
14
Сна не было, гуляли по столице,
Зашли в литературный ресторанчик.
Провёл писатель, что бы подкрепиться,
И посидеть, поговорить без фальши.
Мы пили пиво и травили байки,
Мы говорили просто без подвоха.
Так, по мужски, без кривды и утайки,
Глаза в глаза. Что хорошо, что плохо.
Сдували хохотом мы пену на пол,
И разбавляли горькую слезами.
Да, каждый то, смеялся, а то плакал,
Попойка обнажает и сближает.
С мессиром мы уже давно знакомы,
Он в первый раз пришёл ко мне по венам.
И это было самым сладким стоном,
Писатель откровенно мне поведал.
Мой друг, и хуже этого едва ли,
Клянусь своею грешной головою.
Под солнцем, под луной изобретали,
Но лучше тоже нет, и нет покою.
И каждый божий день (прости за глупость),
Впускал его в себя по капле малой.
И незаметно обнаружил ужас,
Когда мне без него житья не стало.
Мессир умён, и дьявольски коварен,
Я был убит феерией экстаза.
Ты не поверишь, до чего он славен,
Когда по крови шляется, зараза.
Какие дарит чудные картины,
Зрачкам, уменьшенным до точки малой.
И быстро признаётся господином,
Души раба, исколотой, усталой.
В тот раз мне несказанно фартануло.
И как-то удалось договориться.
Я был в петле, не выбили мне стула.
Ушли, но обещали возвратиться.
И уж не знаю кем быть благодарным,
Но было найдено предназначенье.
Писать! И говорят что не бездарно,
(Всё врут) По нраву больше чем леченье.
Вот так вот друг мой, врач переродился,
Жаль смолоду ума не доставало.
Тогда бы уж в халат не нарядился,
А впрочем, вздор, ведь спасено немало.
С тех самых пор, когда он прибывает,
Мы много времени проводим вместе.
Пускай негоже, кто-то попеняет.
Не знаю никого поинтересней.
Ты только вдумайся, живущий вечность,
У Канта завтрак и дворец Пилата.
Он знает, что такое бессердечность,
Любовь, измена, трусость и расплата.
Он видел всё, от сотворенья мира.
Он сведущ в душах, мерах и законах.
А как подметил про вопрос квартирный?
Короче, он мужик совсем не промах.
15
И я учтиво так осведомился,
Мол, как же быть с копытами, рогами?
Неужто, он так сильно изменился?
Контракты, кровь, охота за грехами.
Где это всё, скажите мне дружище?
В ответ писатель только улыбнулся.
Поймите, каждый только то что ищет,
Находит, как бы он не повернулся.
Гражданки голые возле театра,
Конечно же, их жалко, спору нет. Но
Взалкали сыру вырвать, за бесплатно,
На хитрый туз есть хрен с винтом.
Не нужно про безбожность государства,
Грехи и заповеди всем известны.
И никакого нету здесь коварства,
Там, в варьете, всё было очень честно.
Прелюбодеец был женой наказан.
С плеч голову за ложь и за гордыню.
Забыт завет и помутился разум,
Всем по делам. От веку и поныне.
Да, забывают, ищут послабленья,
Стократ на те же грабли наступая.
И лоб разбит, ни счастья, ни прозренья,
Но не себя, а прочих проклинают.
Уж оправдания всегда найдутся,
И свято верят лишь в непогрешимость .
Свою. А если что, они сошлются,
На божий промысел и божью милость.
Но ближнему, не спустят сотой доли,
Забыв про глаз, соломинку и брёвна.
Прощенье, это святость доброй воли,
Так нет его, сидят на попе ровно.
Рога с копытами, как это пошло,
Людишек и запугивать не надо.
Пообещай подвижку мелкой сошке,
А даме дай французскую помаду.
Тотчас отринут все свои святыни,
И радостно на мелкие подачки.
Сменяют свет свой, разум, радость, имя,
Всё то, что после не отбелят прачки.
На том стоим, на личном всепрощеньи.
И лютой зависти к чужим успехам.
А впрочем хватит, есть и исключенья,
Ну что? На посошок? Пора нам ехать.
Потом мы долго пили стременную,
Просили спирту, градус, повышая.
На ход ноги, не помню я какую,
На брудершафт, и пивом запивая.
16
Проснулся я от пристального взгляда.
Открыл глаза, они взорвались светом.
Храпел писатель, громко лёжа рядом.
Мы были с ним обуты и одеты.
Мне стало жаль что я не невидимка,
Сквозь муки вспомнил верную примету.
Коль вы проснулись поутру в ботинках.
Вас головная боль сживёт со свету.
Мессир, смотрел с улыбкой, не мигая.
И собутыльника толкнул я локтем.
Он заворочался, вздохнул страдая,
Молю вас, пристрелите, сохнет в глотке.
Я рад за вас друзья, что вы так спелись,
Казалось бы. Писатель с работягой.
Что общего? Но в яблочко, не целясь,
А в ресторан ходить пока не надо.
Вы там вчера немного пошалили,
Хоть и за дело, но разбили лица.
В пылу полемики. Ну что уныли?
Бывает, не смогли договориться.
Писатели вообще народ горячий,
Чуть что за шпаги и за пистолеты.
Вон, Сашка Пушкин, кто там свару начал?
Не разберёшь, не призовёшь к ответу.
Делов наделали. Ну ладно други,
Ваш вид болезненный сейчас исправим.
Но не за стремена, не за подпруги,
За здравие, ваш друг вам уже налил.
Открылась дверь, и столик на колёсах,
Вкатил огромный кот, отворотившись.
Ни здрасьте, ни поклонов, ни приветов,
Подчёркнуто в безмолвность погрузившись.
И хвост в бинтах, и выглядит взъерошен,
Голубчик, что же с вами приключилось?
Сначала лечимся, потом вопросы,
Какой суровый стал, скажи на милость.
17
Селёдочка, икорка и грибочки,
Горячее обдало паром лица.
Вы господа совсем дошли до точки,
И не могу я с этим примириться.
Ворчал котяра, впрочем, подливая,
Вторую, что бы сразу после первой.
Смогли мы благодарно выпивая,
Унять и в ливере, и в душах тремор.
Что вчера было? Я спросил собрата.
Не помню, тот ответил безмятежно.
Какая разница, попойка, драка.
Мужчин забавы вовсе не для нежных.
Однако судя по бинтам кошачьим,
И здесь мы тоже, малость почудили.
Давайте выпьем, это очень важно,
Послушаем, как в этот дом приплыли.
Да вы сюда вошли как два линкора,
Качаясь на волнах, в родную гавань.
Потрёпанные битвою и штормом,
Весёлые, горячие как пламень.
Вскричал хвостатый пафосно и громко,
Мессир остановил его улыбкой.
Друзья, вы так вчера смеялись звонко,
Веселье ваше было очень пылким.
И полным дружбы и любви к живущим,
И вы так щедро стали им делиться.
И предлагать всем выпить с вами дружно,
Друзья, давно я так не веселился.
Вы с криком «Котик», обнимали друга,
Просили, что бы он вам помурлыкал.
От ваших ласк, он затаился в угол,
Но не отбился, ни когтём, ни криком.
Потом из блюдца молоком поили,
Потом на брудершафт чистейшим спиртом.
Из под дивана, вы за хвост тащили,
Клянусь друзья, смеялся я до хрипа.
Девицу комплиментами смущали,
Мол, до чего же хороша чертовка.
Весь мир к ногам ей бросить обещали,
Ещё чуть, чуть, и дрогнула б плутовка.
18
А впрочем, во всех этих посиделках,
Не видно было скотского броженья.
У вас, у русских, мерок нету мелких.
С размахом пьёте, до изнеможенья.
Спасибо за вчерашнюю картину,
Уж было думал, всё тут изменилось.
Но нет, русак чертей под стол задвинул,
Как встарь, а прочим это и не снилось.
Про битую посуду в ресторане,
А так же про зеркальные витрины.
И про повздоривших вчера случайных,
Забудьте. Словно всё сгорит и сгинет.
День новый, новые заботы дарит,
Сегодня будет чем нам всем заняться.
Ведь право, ничего же так не старит.
Как скука, и не молодит как танцы.
Один вопрос, любезнейшие други,
Ну кто же водку запивает пивом?
Ах спирт! Несовместимые до драки,
Вот потому то вам сейчас тоскливо.
Помилуйте голубчик, Вы же доктор,
И градус понижать есть преступленье.
Хотя о чём я, из другого соткан,
Гуляка здешний. Русский-исключенье.
Да, да, мессир, квартира то не очень,
Заговорил тут кот со всем почтеньем.
Вчерашним утром слышал те же речи,
Живущий здесь молил об убиеньи.
В квартире этой, явно тайный вирус.
До сей поры науке неизвестный.
Здесь спирт и водку запивают пивом,
А после, не боятся даже беса.
Нет нет, здесь дело вовсе не в квартире,
По всей земле народ такой родится.
Могли бы замочить тебя в сортире.
Но нет, решили что мурлыка пригодится.
Народ неплох, но очень уж отчаян,
И не везёт им ни с жильём, ни с властью.
Доверчив очень, верит обещаньям,
Сквалыг и проходимцев с грязной пастью.
И нету здесь цветов и полутона,
Плохой, хороший, чёрный или белый.
Как будто в крайности их мир закован,
Категорично, правый или левый.
А так, увы друзья, но не бывает,
Никто из вас не может поручиться.
Что истинную цену лучше знает,
Что зло с добром не смогут измениться.
Радикализм первейший самый признак,
Незрелости ума и слабой мысли.
Его опасен даже малый призрак,
Он убивает душу, словно выстрел.
19
Тут он умолк, смотря в огонь камина,
Мы с собутыльником переглянулись.
До сей поры, сидели молча, смирно,
Три по полста, и к жизни возвернулись.
Мессир, примите нашу благодарность,
За тёплый кров, за стол и угощенье.
Он замахал руками. Что Вы, малость,
Такая, за достойное общенье.
Нет, нет, позвольте мне не согласиться,
И не сочтите речь такую глупой.
Уже успел мой разум протрезвиться,
Но не хотелось бы, казаться грубым.
Век, когда люди в дозах пьют немалых,
Теряя человечее обличье.
И русским духом кличут перегары,
Забросив благородство и приличья.
Не по душе, не по нутру и нраву,
Хотя и сам бывал в таком замечен.
Но говорить могу, имею право.
Дурман - водой, не раз был изувечен.
Людские слабости равны пороку,
Уж точно им не стоит восхищаться.
Дурманить мозг и хоронить до срока.
Пристрастие должно же порицаться.
Подумать только, при любой причине,
Любить и бросить, завершить сверх плана.
Зачатии, рождении, кончине,
Стаканы уже стали вместо храма.
По поводу любому оскотинясь,
(И я вчера увы не исключенье).
В угаре свинском, граждане щетинясь,
Свой разум уроняют на колени.
И я не верю, что мы так бессильны,
Без шмурдяка с заветной этикеткой.
Бродяга поднимался без графина,
На крест. Старик же, пил в дворцовой клетке.
Таков пример, возможно некорректен,
Но нету в синьке силы, романтизма.
Есть боль, есть грязь, есть страхи без ответа,
И по невстреченным любимым тризна.
Так что вот так вот, здесь я несогласен,
Не следует при запахе спиртного.
Кричать, здесь Русский Дух, здесь Русью пахнет,
И без вина мы победим любого.
Мой друг, мадам, я свите поклонился,
Благодарю вас за вчерашний вечер.
За то, что нынче утром подлечился,
Должник я ваш, на том и этом свете.
Кот снял бинты, девица улыбнулась,
Да, славно что избегли извинений.
Как быстро красноречие вернулось,
И обошлись Вы друг без преклонений.
О сделанном жалеть не стоит,
Ни слово, ни минута не вернётся.
Увы, прощенья жалкие достойны,
Достойный муж в прошеньи не согнётся.
А тот кто пьёт открыто и с весельем,
И вовсе не достоин порицанья.
Душа жива, горит на самом деле,
И вовсе не нужны ей оправданья.
Хозяин завершил свою тираду,
Кот вдохновенно огурцом захрупал.
Забавный, нету никакого сладу,
Писатель почесал его за ухом.
Светило солнце стёкла нагревая,
Весна вовсю гуляла по столице.
Подумать только, началось с трамвая,
Я ущипнул себя. А может снится?
20
Но нет, вон доедает кот селёдку,
Писатель что-то чиркает в блокноте.
Зверь наливает, нет, не буду водку.
Чай, папироса, посижу в дремоте.
И вижу, как Ему в ладони гвозди,
Верёвки грубо стягивают тело.
И вижу, ему больно, но он просит,
Отец, прости людей за это дело.
Хохочут грубо бравые солдаты,
Мол, богу время самое вмешаться.
Мол, если ты ни в чём не виноватый,
Он должен с нами люто разобраться.
Творца унылый мытарь проклинает,
Дивятся на него прохожих лица.
Здесь много всяких чудаков бывает,
Ругает дурень, нет бы, помолиться.
Поднялся ветер, солнце заслонилось,
Как странно, ведь ничто не предвещало.
Грозы, но видно небо рассердилось,
И в гневе почернело, заблистало.
Нет худа без добра, крестьяне рады,
Дождями урожайный год пророчит.
Прибитым передышка, уж ослабли,
Но войско промокать совсем не хочет.
И сотворяет смертью милосердье,
Бывает, облегчение приносит.
Под сердце острие копейной тверди,
Забрав всю тяжесть пыток у безносой.
Муж в капюшоне, осмотрел распятых.
Сел на коня, уехал к игемону.
Пошли в казармы мокрые солдаты,
А мытарь ноги целовал святому.
Что остаётся? Омывать слезами,
Оттуда ведь никто не возвращался.
И мытарь, в светлом месяце нисане,
Рыдал, и не прощая он прощался.
Предатель получил вознагражденье,
Тридцатка стала притчей во языцах.
И костью в горле, сталью в подреберье,
Проклятьем и плевками на глазницах.
Старик с собакой завывал в покоях,
От формулы страшнейшего порока.
Молчание есть трусость, и не стоит,
Пытаться позабыть итог урока.
Доныне он сидит под лунным светом,
Раскаяньем себя, терзая поздним.
Ах, знать бы загодя, да все ответы,
Я жил бы в Сочи, да под небом звёздным.
21
Проснулся я от топота, в квартире,
Полно народа в сапогах и форме.
Искали, что то и сквозь нас ходили,
Потом ушли, решили, что всё в норме.
Мессир ушёл к себе в опочивальню,
Сказал писатель. Вчетвером остались.
Кот с клетчатым, опять всё стало явью,
Сидели с ними просто так трепались.
Сегодня бал, шепнул нам долговязый,
Явление редчайшее в столице.
А это значит, будет нынче праздник,
Чуть позже мы пойдём принарядиться.
Прибудет вскоре королева бала,
О что за женщина! Богиня! Львица!
Бомонд сменив на скромный свет подвала,
Смогла она любовью насладиться.
Нет, не развратом грязным в, страсти пылкой,
Той, настоящей, что другим не снилась.
Любовью, когда прочее, обмылки,
Когда вас двое, в счастье печка, примус.
Когда всё сразу просто и понятно,
Из под земли, убийцей в переулке.
Любовь пришла к ним так же безвозвратно,
Была ещё и рукопись в шкатулке.
В которой город на холмах, распятье,
Старик, бродяга, мытарь опоздавший.
Шлёт небесам и господу проклятье,
И неизвестно, кто там проигравший.
Но по закону жизненного жанра,
Как встарь, предательством их разлучили.
Вопрос квартирный их довёл до драмы,
Мельчают люди среди опер мыльных.
Её избранник. Пусть он будет Мастер,
Да, думаю что приживётся имя.
Я лёгок на руку. Он был прекрасен,
Но был один, ни с теми, ни с другими.
Он как из вечности смотрел на время,
На жизнь, на мир, на прочие вопросы.
Он просто жил, не стадо, и не племя,
Не привлекали сплетни и расспросы.
Писал как видел, никого не трогал,
Он выполнял своё предназначенье.
Но здесь в казённый дом таким дорога,
Ну или в жёлтый, за ума лишенье.
22
Друзья мои, я сильно поражаюсь.
Нам вовсе не осталось здесь работы.
Мы не хитрим, не врём, не искушаем,
А овцы сами ломятся в ворота.
Нет, нет, уловы мы конечно рады,
Закрыли план на много поколений.
Да. План. Бухгалтера такие гады,
Гореть в аду, до самого истленья.
Простите, что отвлёкся, наболело.
Младенцев бить совсем неинтересно.
Но лезут в сети сами, оголтело,
Квалификацию теряют бесы.
Дурдом, за здравомыслие награда.
И даже слово «разум» запрещают.
На всё готовы за пустые блага.
Неуважаешь власть? Тебя сажают.
Плодят рабов и жалких нуворишей,
В три горла жрут без всякого зазренья.
Девиз один, «Как бы чего не вышло»,
И нету ни любви, ни упоенья.
А Мастер, с королевою в разлуке,
Дни коротает в скорбном заточеньи.
Но нынче же окончатся их муки,
И будет вам попутчик, им решенье.
Я вижу, Вы дыханье затаили,
Терпение, сегодня завершится.
И вы решите сами, или, или,
Ну а пока, пора повеселиться.
За разговорами совсем стемнело,
И в воздухе витало ожиданье.
Но вскоре прибыла и королева,
Она была само очарованье.
23
Московских женщин видано немало,
И не московских тоже повидали.
Но эту, что-то очень отличало,
От прочих. Красота? Ну нет, едва ли.
Встречались и приметнее красотки,
Я видел на Арбате их, в кофейне.
Хладны, мизинчик оттопырен тонкий,
И смотрят с нескрываемым презреньем.
На работягу в старенькой спецовке,
Что с чемоданчиком проходит мимо.
Ни дать, ни взять, принцессы. Мне неловко,
Их видел за прилавком магазина.
А с лиц и стана, хоть пиши картины,
Но зеркало души, глаза, пустые.
Там пафос, деньги, шмотки, глянец, вина.
А жизни нет, тепло уже остыло.
Ничем не лучше глупой снежной бабы,
Растает красота, уйдёт бесследно.
Как снег, и не помогут кремы, скрабы.
Девчонка без тепла покойник бледный.
Из снежной бабы, как не пыжтесь девки,
Не выйдет статной снежной королевы.
Да и к чему высокомерья клетка,
И статус падали, ну то есть стервы.
Но эта женщина другое дело,
Зашла приветливо, достойно, мило.
В хоромах сразу как то потеплело,
Взглянула, словно светом одарила.
А это уже братцы не подделать,
Такие люди нынче в дефиците.
В них чувствуешь упрямство, свет и веру,
Порода, что вы там не говорите.
Кот снова дурака валял привычно,
Перемигнувшись с шахматной фигурой.
Народ смеялся, было всё отлично,
Кот сдался проиграв, притворно хмуро.
Хозяин пожилой скрипел коленом,
Припоминая старые денёчки.
Кипящей серой руки королевы,
Покой втирали в боли и отёчность.
Мессира свита радостно кивала,
Смотрела на неё, благоговея.
Но вот уж приближалось время бала,
Мадам натёрли маслом и одели.
Одели…. Понавесили железа,
Её оставив в наготе прекрасной.
Подушка, столбик, два подручных беса,
Была бы твоя жертва не напрасной.
24
Я подивился массе пришлых трупов,
Покойников веселье созерцая.
Их именами дед стращает внуков.
И вот смотрю, как плесень оживает.
Ходил я долго по обширным залам,
Но верный слову, хмель не выпивая.
Там Штрауса сменили обезьяны,
Их какафония не услаждала.
Маэстро Вальса отыскать напрасно,
На сценах всех приматы отжигают.
Их слушать трезвому? Увольте, страшно,
Кровь из ушей пойдёт. Да, так бывает.
Чужие вкусы не для обсужденья,
Но голых обезьян шальные ритмы.
Лишают разума в одно мгновенье,
Своим нестройным пьяных хором хриплым.
Вот то ли дело скрипка, та, впиваясь,
И лечит душу мне и окрыляет.
И я парю, и падаю срываясь,
В пике. Когда маэстро заиграет.
Мне было удивительно веселье,
Тех, кто при жизни лютым был злодеем.
Они там танцевали, пили, пели,
Вот так, смотрел, глазам своим не верил.
Там как и прежде, в закоулках тёмных,
Забытой давности сводились счёты.
Исподтишка ножи суют в покойных,
Всё не уймётся дьявола пехота.
С них смерть жестокосердья не снимает,
Друг другу мстят на том и этом свете.
Истлевший дух, смирения не знает,
Забавно, копошатся словно дети.
В песках своей обиды заскорузлой,
Тысячелетне их перемеряя.
Преумножая ложью самой гнусной,
И срок свой в детской злобе, проживая.
В интригах между вечными глупцами,
Кто не раскаялся, увы, погибший.
Бродяга говорил, что всех прощает,
Но богачи всегда черствее нищих.
Они меж тем натужно улыбались,
Я временами взгляд ловил тоскливый.
И снова они синькой упивались.
Взахлёб, и как то очень торопливо.
Смотрел нырянья в винах и шампанских,
Нет, нет, не осуждая, без презренья.
И было много там простых и царских,
Особ, которым не даровано прощенье.
25
А королева между тем держалась,
Ради любви стирая отвращенье.
С лица. И падшим душам улыбалась,
Но видел я, болит до потемненья.
В глазах, в душе, губами стёртом теле,
Кошачий с длинным под руки так нежно.
За стойкость, обожая королеву,
Вниманье уделяет всем прилежно.
И повинуясь странному порыву,
С толпою восходящих я смешался.
(От них так веет холодом могилы)
К хозяйке бала поспешив, поднялся.
Я приложился тёплыми губами,
К руке опухшей и мертвецки синей.
Шепнул ей, что бродяга не оставит,
Держитесь, восхищён Вашим усильем.
Не выдав никакого удивленья,
Чуть сжала мою руку благодарно.
И голова чуть выше, взгляд теплее,
Кот с длинным посмотрели очень странно.
Я наступил на ногу, извинился,
В смущённых чувствах, мол Вас не заметил.
Но фрачник газовал и кипятился,
Ну что такое, вечно злые дети.
Здоровый чёрт, затеял драку,
Извольте, это вовсе не в новинку.
И мертвеца я двойкой в челюсть брякнул,
Что бы он бал не превратил в поминки.
Они тут все, чуть, что ножами тыкать,
Им трупам что? А мне вот огорченье.
Обучен старшаками был не прыгать,
Работать первым, на опереженье.
Он, значит, притаился без сознанья,
Да, борода у всех не из железа.
Я растворился, избежав дознанья,
Расклады эти мне неинтересны.
А вскоре бал пошёл уже на убыль,
И как обычно шоу напоследок.
Казнён предатель, вечный дух иудин,
Дух смерти выпущен из вечных клеток
Мертвец уверовал, спасён наверно,
И череп его, чаша для причастий.
И грешников растаяла вся скверна,
Дворец огромный рухнул в одночасье.
Мелькнули в голове слова бродяги,
Что будет старой веры храм обрушен.
По всей земле, в столице и в ауле,
Воздвигнут новый будет, богом сущим.
26
Сидели в приютившей нас квартире,
Казалось что мы вечность уже вместе.
Часы стоят, и полночь во всём мире,
Предчувствие сулит благие вести.
Все восхищались королевой дружно,
Кот наливал спиртяги ей честнейше.
Мессир спросил, что в благодарность нужно?
Ничто, служить Вам рада и в дальнейшем.
Долг исполняют не за деньги верно.
Кровь королев не за награды служит.
А уж просить о них, ну это скверно.
Как в грязь лицом ударить и сесть в лужу.
Но милосердье в щёлочку проникло,
К безумной грешнице упокоеньем.
И королева просветлела ликом,
И подала платок мне без стесненья.
До сей поры храню его как память,
Хозяйки бала славной помнит руки.
Уж столько лет, а он не выцветает,
И ткань его тепла. Такие штуки.
Невольно обнадёжив, королева,
Свой шанс дарила барышне несчастной.
И собралась она на выход смело,
Да, благородство зверь весьма опасный.
Но нет, алмазной донне объявили,
Что с честию она прошла проверку.
И через миг ей мастера явили,
Достойно завершая эту сделку.
Вернули рукопись, что не сгорела,
Огонь и меч над книгами невластны.
О, как же рада стала королева,
И огорчённо удивился мастер.
Пока они промеж собой шептались,
Мессир смеясь, ко мне оборотился.
Мой друг, ну как же так, опять подрались?
Да, он давно искал, и вот добился.
Он каждый год на хвост мне наступает,
А это больно и несправедливо.
Скандальный хам, всех вечно задирает,
Сожжённый Рим, уж вовсе некрасиво.
Промолвил кот, мессир ему ответил,
С пожаром вышел перебор, согласен.
Хвост отомщён, наш гость его приветил,
Всем по делам, и вечер был прекрасен..
Но в общем, даже как то символично,
Кулак рабочий повалил тирана.
Остановился вовремя, отлично,
Как хорошо, что не были вы пьяны.
А дальше было очень просто дело,
И на круги своя вернул всех старче.
Вампир домой, домой кабанье тело,
Влюблённые уехали в подвальчик.
Мужик про купорос кричал с побелкой,
Просила воли девушка прислуга.
Устали все от суеты от мелкой,
Настало время тихого досуга.
27
Мессир откинулся на спинку стула,
Прикрыл глаза в каком то размышленьи.
Ну, вот и парочку как ветром сдуло,
Скажи на милость, что же за влеченье.
Её подвигло на такую сделку,
Не устаю я удивляться людям.
Иные лягут за монету мелку,
Другие не боятся страшных судеб.
Меняя свою сытость на подвалы,
А жизнь на плаху, смерть и осмеянье.
Непостижимо, он вздохнул устало,
За прочих отдаваться на закланье.
Кто говорил, что нет любви на свете?
Язык отрезать, нету лжи гнуснее.
Она за эти глупости в ответе.
И нету ничего её сильнее.
И каждый раз когда схожусь с я в схватке,
Уж много тысяч лет мы с ней воюем.
Кладёт любовь, любовью на лопатки,
Меня! Без выстрела! Это безумье….
Не взять её ни ядом, ни кинжалом.
Ни голодом, ни страхом, ни наветом.
И нищета бороться с ней устала,
И помнят и Ромео и Джульетту.
Как будто бы в насмешку над стараньем,
Явить её опасность вам же, людям.
Поэт, писатель, занят воспеваньем,
Смертельной страсти. Верят им. И любят!
Загадка. Люди неразумны, ладно,
Я думаю, что вечность нас рассудит.
Пройдёт однако, времени изрядно,
Любовь немало искорёжит судеб.
Увы, ради неё планета кружит,
Ради неё и солнце и ненастно.
Нет толку от моих словесных кружев,
Я знаю, что служу здесь для контраста.
Ведь даже свет без тьмы непознаваем,
Простите за избитые примеры.
Пора друзья, мы нынче уезжаем,
Оставим ваши улицы и скверы.
28
Друзья, разлука уж не за горами,
Покинем скоро этот город шумный.
Благодарим. За то, что были с нами,
Нечастый гость здесь человек разумный.
Прошу нас проводить, тут недалёко,
Да, нынче все счета здесь закрываем.
Вы отслужили славно, без упрёка.
Мы тоже своё слово исполняем.
Вперёд друзья, мы оказались в сёдлах,
И кони понесли нас над столицей.
Являлся мытарь, радикальный, гордый,
Бездомного проведали в больнице.
В немой тиши подковы не стучали,
Ночной туман устало серебрился.
И реки полнолунием блистали,
И свет ночной от вод их отразился.
Земля погружена в прохладну негу,
И засыпает путником усталым.
Созвездье Гончих Псов идёт по следу.
Леса сменяют море, горы, скалы.
В безжизненной пустыне спит на троне,
Лишь в полнолунья яркость оживая.
И проводя его в горчайшем стоне,
Пилат, что свою трусость проклинает.
Вино разлитое у ног не сохнет,
Собака верно старца охраняет.
Он молит умереть, но он не сдохнет.
Здесь каждый свою чашу выпивает.
Взглянув в его глазницы, понял, знаю,
Как выглядит раскаянье святое.
Он мне сказал, не бойся, заклинаю,
Нигде и ничего, и будь спокоен.
Промолвил Мастер старцу, ты свободен,
Являя тьме и свету сердца милость.
Пилат к бродяге шёл богоугоден,
Прощение попрало справедливость.
Бродяга радостно его приветил,
Собаку нежно потрепал за ухом,
И подмигнул мне, я ему ответил.
Они ушли втроём луне под брюхо.
Мы провожали уходящих взглядом,
Дорожка так искрилась под ногами.
Хотел бы оказаться с ними рядом,
Но вот Мессир, пора кончать с делами.
29
Мой секретарь, спасибо Вам за службу,
И больше не приду я к Вам по венам.
Но всё ж прошу, теперь уже по дружбе,
Пишите, всё как было, откровенно.
Без пафоса и без словесных кружев,
Прошу Вас, делайте что должно.
Наш друг всё правильно сказал, не нужно,
За славой гнаться, выражаясь ложно.
И прогонять, конечно же, не стоит,
Писать нечестно, вот где преступленье.
Всё прочее пускай не беспокоит,
Властитель душ, это правдивый гений.
Его слова и ранят и врачуют,
Роняют зёрна и любви и злости.
И воскрешают, и хоронят всуе,
Учтите, правда не сгорает вовсе.
Писатель выслушал и поклонился,
Сказал спасибо, был немногословен.
Мой друг, ко мне сам дьявол обратился,
Благодарю, весьма Вами доволен.
Вы были к нам приглашены не просто,
Не для забавы или развлеченья.
С интеллигенцией всё ясно, сносно,
Но и с народом надобно общенье.
Ведь согласитесь, было б очень странно,
Несправедливо и необъективно.
Составить мнение о разных странах,
Не зная соль земли, простолюдинов.
И потому мной заведён обычай,
Звать с улицы простого человека.
Который будет гостем, не добычей,
Что бы понять, куда же я приехал.
Увидеть глубину грехопаденья,
Температуру, в общем, по больнице.
И по нему составить впечатленье,
О том, ну что же здесь с людьми творится.
Конечно, выбор не всегда удачен,
Тут лотерея всяких персонажей.
В приезд мой прочий, был я озадачен,
Простолюдин с душой чернее сажи.
У кабака попался, с балалайкой,
С котом, пытался он затеять драку.
Хам, пьянь, подлец, ворюга, пустолайка,
Ну в общем превратил его в собаку.
Наш секретарь всё описал красиво,
Гуляет эта книга по столице.
Рекомендую, жжёт аки крапива,
Поплакать даст, и даст повеселиться.
Но впрочем, я отвлёкся добрый друже,
Благодарю, составили мы мненье.
Вы сослужили недурную службу,
И человек здесь не совсем потерян.
Писатель, слесарь, мастер, королева,
Вы прочих перевесите в столице.
И значит что не так уж худо дело,
Коль есть тут ваши личности и лица.
И даже варьете не показатель,
Все люди слабы, это мне привычно.
Но. Они могут измениться кстати,
И отказать им в этом неприлично.
А что до ваших поисков голубчик,
Того кто был ещё не встречен Вами.
Искомый ждёт у Мастера попутчик,
Чем я ещё могу быть благодарен?
Он пристально меня буравил взглядом,
И я не мешкая ему ответил.
Мессир, спасибо, ничего не надо,
Есть руки, голова и вольный ветер.
Попутчик найден, я вполне доволен,
И жизнь моя спокойна и беспечна.
Не клят, не мят, вполне здоров, не болен,
Я занят, примус починяю вечно.
Он рассмеялся голову закинув,
Безумен тот кто мыслит бескорыстно.
Ну, хорошо, теперь я Вас покину,
Безумство вечно, так живите присно.
Предупреждал Вас, не пораньтесь, честность,
Бесспорно нужная всем добродетель.
Но нужно знать и время ей и место.
А вечно занят только вечный слесарь.
30
Мессир и свита устремились в небо,
Я обратился к Мастеру с вопросом.
Где тот, который мне нужнее хлеба,
Он показал мне зеркало. Всё просто.
Ты сам себе единственный попутчик,
И есть в тебе и мытарь и бродяга.
Мессир со свитой, с купоросом субчик,
Есть Мастер, королева, есть деляга.
Нерон, предатель, и поэт Бездомный,
Любые тобой встреченные лица.
Старик Пилат и пёс его огромный,
Приходят отразить и отразиться.
Мессир ушёл во тьму, бродяга к свету,
Нам с королевою в покой дорога,
Вам вечность, на вопросы в ней ответы,
Всё честно, правильно, мудро и строго.
На этом нам позвольте попрощаться,
Желаю в бесконечности мгновений.
Вам жить, и растворять, и растворяться,
Ведь над немногими не властно время.
Благодарю, вмешалась королева,
За то тепло, средь дьявольского бала.
Пошевелиться я тогда не смела,
О. Как же я замёрзла и устала.
Все обнялись что бы навек расстаться,
Они ушли. Мы в сёдла сели с другом.
Что б на конях скорей в Москву умчаться,
Дай бог что бы не лопнула подпруга.
31
На Патриарших снова вечер томный,
Шумит по кронам ветерок проказник.
Сидим, писатель, я, поэт Бездомный,
На славу удался, однако праздник.
Поэту рассказали без утайки,
Как было кончено всё это дело.
Три дня назад не верил в эти байки,
А нынче видно, сердце загорелось.
Сидел спокойно, тихо улыбался,
И рад был за бродягу и Пилата.
Поэт неуловимо поменялся,
Мессир был прав, хоть кто-то, хоть когда-то….
Мы грелись долго в тёплых разговорах,
На златоглавую уж тьма спустилась.
Рассыпав фонарей горящий ворох,
Мне иногда казалось, всё приснилось.
Но нет, мои друзья сидели рядом,
Поэт, писатель, славная картина.
И с ними я. простецкий работяга,
И ни чертей, ни дьявола, всё мирно.
Унялся зуд покоя не дававший,
Ногам, хожденьем по проспектам здешним.
Нашёл искомое, слегка уставший.
Как будто умерший и заново воскресший.
И не сказать, что шибко стал умнее,
Или обрёл высокую духовность.
Нашёл себя, пожалуй так точнее,
Настроил свой барометр и компас.
Пора идти, простите мне дружищи,
Три дня в квартале я не появлялся.
И кто-то точно без горячей пищи.
Там примус хоть один, но поломался.
А это значит, меня ищут люди,
А это значит, нужен им не кесарь.
Пойду, мне ни к чему решенье судеб,
Пойду, сегодня нужен людям слесарь.
Я уходил по липовой аллее,
Поэт с писателем решали судьбы.
Мира. Я шёл, и этим не болея,
Сплетал проулки в сети перепутий.
Известны мне попутчик и дорога,
Зачем планета крутится, я знаю.
Не вру, не жду, не осуждаю строго.
Я просто слесарь, примус починяю.
Конец.