В те далёкие советские времена,
когда мои родители
жили вместе
и отец работал в депо «Калужское»
машинистом московского метрополитена,
я учился в средней школе
и прибегал по выходным
к отцу на работу,
где он,
пользуясь тем, что занимал
начальственную должность
дежурного по депо,
встречал меня на проходной
и беспрепятственно проводил
на этот режимный
и строго охраняемый объект.
Почти сразу за проходной
начинались рельсы
со стоящими поездами,
которые тянулись
над смотровыми канавами
и заканчивались
перед массивными двустворчатыми воротами.
Заканчивались, собственно, только поезда,
а рельсы уходили за ворота
в открытое пространство,
предназначенное для маневров,
в которых, каждую свою смену
и при любой погоде,
участвовал мой отец.
Однажды зимой
на этом открытом пространстве,
в тридцатиградусный мороз,
при сильном порывистом ветре,
отец
справил малую нужду
прямо из кабины
застрявшего на светофоре поезда
и заработал
хронический простатит.
Когда мы с отцом и двумя
подчинёнными ему машинистами
дружно шли
по безлюдному воскресному депо,
все кроме меня одетые в строгую
тёмно-синюю униформу,
я чувствовал себя
каким-то мифическим сыном полка
или реальным, но глупым
и восторженным новобранцем.
Мы быстро миновали ремонтный цех
и вошли
в помещение какой-то раздевалки.
Из отцовских объяснений я смутно помнил,
что дежурный по депо
отвечает не только за движение поездов,
но и за порядок, чистоту
и пожарную безопасность
на вверенной ему территории…
Но, когда мы вошли в раздевалку
и один из машинистов, потянув носом,
громко определил:
– Фу, женщинами пахнет!.. –
я не заметил, чтобы отец
заинтересовался чистотой полов
или начал проверять
обязательное в каждом помещении
наличие огнетушителей.
Все кроме меня
как-то странно засуетились
и достали из карманов
складные ножи
и силовые отвёртки.
Я, конечно, не мог, в силу возраста,
как тот машинист,
по запаху определить,
что раздевалка именно женская,
но это и так вскоре стало ясно
по одежде и вещам
вываленным
из внутренних ячеек
прямо на пол.
Отец, как и двое машинистов,
не только активно орудовал
разложенным ножом и отвёрткой,
но и постоянно давал руководящие указания:
какие дверцы вскрывать,
а какие не трогать.
Я помню, как стоял посреди этого разгрома
и потерянно смотрел
на страницу, вырезанную
из журнала «Советский экран»
с портретом молодого актёра,
сыгравшего в кино Петра I,
которую, скорей всего, наклеила
с внутренней стороны,
несчастная обладательница,
раскуроченного шкафчика,
безжалостно вскрытого моим отцом
и его послушными подчинёнными.
Справедливости ради
надо сказать,
что ими двигал
не какой-нибудь вульгарный фетишизм
или иная
сексуальная девиация –
нет, нет! – в основе
их варварских действий
лежала
обыкновенная жажда наживы,
ибо потом
мы поочерёдно обошли
несколько мужских раздевалок,
где они точно так же
выискивали и забирали
исключительно
деньги и ценные вещи.
Сегодня,
особенно в либеральных кругах,
бытует распространённое мнение,
что в советское время
воровали все,
от уборщиц
до Генеральных секретарей.
Возможно. Но почему только в советское?
Когда заводят такие разговоры,
я обычно цитирую
одного сиятельного графа,
который спросил Пера I,
велевшего
перевешать всех
виновных в хищениях:
– Вы, государь,
хотите остаться один,
без подданных?
В последнее время русская поэзия
превратилась в традиционное место
изживания неврозов
и описания
детских психологических травм.
Не стану поддерживать эту
устоявшуюся традицию;
скажу только,
что, когда отец с подчинёнными
поделили награбленное
и вернулись, как ни в чём не бывало,
в прокуренную дежурку,
я не испытал никакого серьёзного потрясения,
что заставило бы меня
бороться с чувством вины
или мучительно думать
о содеянном.
Почему же я вспомнил
тот давний эпизод –
спустя столько лет
и, кстати, за всю свою жизнь
так и не научившись
не только воровать,
но даже просто
брать чужое
без спроса
и хозяйского дозволения?
Скорей всего, я вспомнил его,
потому что накануне смерти отца
по телевизору повторили
тот старый художественный фильм
про Пера I.
Я также вспомнил его,
когда стоял в церкви
у открытого гроба
и мучительно размышлял
о том, что мой отец
большую часть жизни
отдал депо,
где заработал на морозе
рак простаты,
от которого впоследствии
и скончался.
Да, я вспомнил об этом ужасном случае,
но вспомнил
без всякого осуждения;
потому что,
будучи взрослым человеком,
прекрасно понимал,
как трудно содержать
простую советскую семью,
не воруя и работая
машинистом московского метрополитена
даже в начальственной должности
дежурного по депо.