Рассказ
Во времена «Лихих девяностых» когда в провинции почти каждый, уважающий себя человек, оглядываясь на прожитые годы, на нищенские зарплаты, их долгие задержки, в сердцах говорил: «Да катись ты всё к чертям», и пытался как-то сам выкарабкаться из дерьма, принесённого нашей буржуазной революцией. Где-то в то время, бегая по делам, мне пришлось зайти в рюмочную-пивную, недавно открытую на первом этаже рабочего общежития. Её открыл мой приятель «Эдька» и весьма бойко торговал в ней пивом и водкой «на разлив» - в те годы это было в порядке вещей. Каждый зарабатывал, как мог, но оборотных средств не хватало никому, а о кредитах не могло идти и речи, ибо даже открыть счёт в банке тогда было «сущей проблемой». Но мы выходили из положения, перекидываясь друг с другом свободными деньгами. Суммы были громадные! Если одна тысяча равнялась приблизительно 50 сегодняшним копейкам, но нетрудно представить объём наличности в 50 000 000р. Это полный пакет денег и мне нужно было его передать приятелю. С этим пакетом за пазухой я захожу в рюмочную и вижу весёлую, нетрезвую публику, олицетворяющую собой наш постсоветский трудовой народ. Не очень опрятные мужчины сидят за столами, громко разговаривают, хохочут, жестикулируют, нецензурно выражаются и как «две капли воды», напоминают героев фильма С. Говорухина: «Так жить нельзя». Там, в очереди я проталкиваюсь к раздаточной стойке, без особого удовольствия вдыхаю смертный перегар от рядом стоящих товарищей, успеваю нажить себе трёх кровных врагов, с их предложением: «пойдём, выйдем» и узнаю от буфетчицы-барменши, что директор будет минут через пятнадцать и что его стоит подождать. Тут я вылезаю в свободное пространство, глотая тяжёлый, влажный, смешанный с пивом и табачным дымом воздух, и вижу у стены старое пианино. Я подхожу, сажусь за него, поправляю пакет за пазухой и начинаю играть... Играть неудобно, пакет мешает, всё норовит выскользнуть под ноги, но вскоре руки и пальцы привыкают к неудобной позе и кое-что внятное я начинаю извлекать из старого, чем-то, чёрт возьми, благодарного мне, музыкального инструмента. Играю что-то спокойное и вспоминаю тему Таривердиева "Снег над Ленинградом". Слышу, что некоторые струны расстроены, но в целом – с «пивом потянет». В «капельнице» шум немного стих... Как прошли пятнадцать минут я не заметил и вскоре ощутил у себя на плече чью-то руку, – приехал Эдик. Я встаю, окидываю взглядом мутное пространство и удивляюсь несовместимости саркастических улыбок полупьяных гостей с их посветлевшими глазами...