«Глухо лязгают, запоры…
В ясный день, не уж-то воры?
Распоясался народ,
Знай себе нахально прёт.
Без хозяйского пригляду,
Всякий лезет за ограду.
Аль случилась всё ж беда,
Слуги. Живо. Ворота!»
Приоткрыли, видят всадник,
Не нарядный, не опрятный,
Запылённый, но всё ж ладный,
В двор въезжает не спеша,
По дорожке до крыльца,
И кричит, узду оставив,
Чтобы каждого заставить,
Осознать кто Он таков,
Без тычков и кулаков.
«В доме кто? Вали сюда,
Принимай скорей коня».
И взбегая на крыльцо,
Тянет медное кольцо,
Не спросив, ему ль здесь рады,
И уже войдя в палаты.
Вопрошает, чуть дрожа:
«Где честная здесь вдова?
Моя матушка ль жива?
Где Настасия моя?
Звать скорей! Ведь вот он – Я».
А в ответ ему несётся,
«Это что за вор смеётся?
Голь кабацкая пришла,
Изыди вон, сатана.
Если б жив был мой Добрыня
Он бы это не спустил,
Живо вора наградил.
Убирайся супостат,
Слуги вон ужо спешат».
«Ах, Амельфа, свет мой Тимофеевна,
Али сына своего, ты не приметила,
Третий день уж почитай, как гоню коня,
Возвернуться поскорей я хотел сюда.
Службу ратную я нёс, да во чужих краях,
Истощилось моё бремя во честных трудах.
Мне бы баиньку с дороги, да с усталости,
А затем уже застолия, да праздности…
Где супружница моя, свет Тимофеевна,
Али мужа не ждала, судьбы не ведала?
Не спустилась, почему ко мне лебёдушка,
И не слышу во палатах даже отзвука».
«Ты смеёшься надо мной, голь кабацкая,
За чужими вор припёрся, за богатствами?»
«Ах, Амельфа, ах Амельфа Тимофеевна,
Ты честна вдова, а сына вон как встретила.
Да, одежда у меня истрепалась,
И в глазах печаль-тоска заплутала.
Жёлты кудри от всех бед – побелели,
И черты лица мои – огрубели.
Но ведь сердце как сынка не признало,
Да сомнения в душе не изгнало.
Вот и крест честной, что ты мне надевала,
Вот и ладанка с землёй, что нашептала.
Это ж я – ваш сын, Добрынюшка Никитич,
Так признайте же меня и обнимите».
«Это ж счастье-то какое, боже праведный,
Я уж думала, нечто не исправити.
Сколько лет сыночка родного не видела,
Уж судьбу свою за то возненавидела.
А Настасьюшки Микулишны и нетути.
Сколько лет тебя ждала, да всё во тщетности.
За Олёшку, за Левонтьича просватана.
И во княжий во дворец была нынь забрана…
Третий день как оглашают, всех на пир зовут.
А сегодня говорят,под венец сведут.
Ох, что делать-то, Добрынюшка, не ведаю.
Я слугу сейчас зашлю, пусть разведает».
«Никого не надо слать, я и сам схожу,
Да на свадебке Олёшке, всё как есть скажу.
Вот с дороги б, приодеться бы, мне надобно,
В скомороший, во прикид, что порадужней.
Не забыть с собой и гусельки яровчаты,
Те, что с росписью диковинной, да звончаты.
Поиграю, попою, гостей порадую,
И бог даст, вернусь домой со отрадою»