Двадцатый новый год тысячелетья
второго. Беспристрастная зима
снегами покрывает то, что медью
еще вчера казалось, и дома
с утихшею печалью хлещет плетью.
Метет пурга, стеклянная тесьма
плетет узоры постаревшей ведьмы,
что прячется за прорезью окна.
И Ты грустишь: усталость в виде кома
прокатится (то третий, снеговик),
и думаешь о том, что вновь не дома
Тебе встречать двадцатый. Среди книг
Бердяев, Бродский. Все же аксиома:
хвоя и мандарины, бахрома
и аромат трески печеной, - дома
должно быть так - иначе уж нельзя.
Что до меня, то куча обязательств,
как не томи, ни капли волшебства,
мне б выиграть суд без лишних доказательств
своей любви, в которой я права.
В декабрьских витринах и прилавках
ни слова скольких осень предала.
Теперь и я грущу, сидя в отставке,
и жду, что Ты напишешь: «Как дела?»
Расскажешь мне про Кёльн, его фасады
фахверковые, готику угла,
проговорив полночи об эстраде,
Ты спросишь: «Лучше, выздоровела?..»
Сквозь лунный свет, пургой посеребренный,
несет зима свой саван декабря:
быть может для меня заговоренный
подарок. Схоронившего храня
во сердце и простить гораздо легче.
На что под новый год мне кутерьма,
когда пришла последняя с далече
тяжелая, тягучая зима…
6 декабря 2019 года