.
Светало.
Макаронная фабрика отдыхала –
кисла двадцать четвёртый год.
Сторож Пётр
откидывал снег с дорожки;
верный Портос,
пёс,
верно бегал вокруг сторожки
и улыбался: «Майн Гот!..»
возле его конуры и миски –
стайка крыс на завтраке быстром;
играли сороки по вертикали,
на бреющем – атаковали…
но крысы знали этих сорок
и сороки об этом знали;
а Портос – вообще всех знал,
был Всех Заступник
пёс;
а Пётр и вовсе – Бог.
В девять пришла Петровна.
Принесла:
капустный пирог,
в пол-литровке 0,25 ровно,
гречневой каши горшок.
Лампа горит над столом,
в буржуйке трещит полено;
с морозца,
над тормозком,
и Пётр пламенеет;
он хватает Петровну за бо́к
и выражает, как может:
«Чистил, чистил, аж взмок!..»
Это не значит – снег;
это значит –
тебя нет дороже…
В эпоху матёрого…
;)))
В эпоху всеобщего феодализма
всё безбожное близко;
так легко,
что в небесной титьке для этой жизни
материнское молоко
отдыхает, скисает и гибнет…
Ключник Пётр у ворот Эдема
сходит с ума от безделья.
В философических чтеньях –
ни спасения, ни зерна…
Вся философия – шагом позже.
А человек – безбожник.
А когда не безбожник –
философия не нужна…
Ключник смотрит на сторожа-тёзку,
на его прибившееся зверьё,
на его царицу… и катит слёзку
с вечного на живьё.
«Это ж как он её, да за́ бок, –
говорит верхний Пётр о нижнем. –
А она ухваткой его, ухваткой…
Вот, смеются… ни древа у них, ни яблок.
Да –
на шаг позади жизни
и вечные аспиды,
и погибшая
макаронная фабрика…»
К десяти рассвело.
Портос решил прогуляться –
с Петровной, в село;
а Петры
схватили лопаты – и по своим постам:
у ворот поразмяться…
Эпохи, они матёрые,
пока снегом не замело…
конец
.