Как гвоздь,
вонзив стилет грозы
деревьям
меж лопаток,
залопотал,
запричитал,
заплакал
апрельский
дождь.
Долго
в холодном блеске
тысячи подвесок
он,как Гобсек
копил
небесных паланкинов
интересы.
И мавры туч
за лесом,
что длани
держат
на эфесах
молний,
ворвались
в пуританские
покои сада,
восторга
леденящего
достойны,
как воины.
И ливня шквал
сорвал
и поднял на крыло
моих черновиков
галдящих стаю,
их бересты
перо
листая.
Лишь ветра
интерес
блуждает теперь
в строках
тетрадных...
Я знаю,
то встреча
двух стихий,
небесного
и поэтического ада.
в ней горечь
творческой услады,
одна
награда и кара
за смертные
грехи.
Как в сумрак
клада
огрехи рифм
и сердце,
полное разлада
под сень
спасительной веранды
влеку,
не расплескав.
Отрадно и больно,
прижавшись
всем существом
к стеклу
вдыхать
уют лаванды,
настигшего
спектакля,
став зрителем
невольным.
А за окном
обветренные губы
дудочкой сложив,
свистит и стервенеет
грозная стихия!
Посредством
мышц
кариатид
небесный океан
не удержать
над головой
согбенным деревам.
Он мстит,
он злостью зол
лихой,
он стонет
и ревёт
с безумством Вия.
Я - Ной,
и на ковчег
походит
старый дом...
За серой
паклей струй
дрожит
простоволосая Весна.
О,Аретуза,
ты вольна
блажить
и это обновленье
не обуза
для хрупких
плеч твоих.
Какая
жажда жить!
Мир,
первозданной друзой
омытый
и прозревший,
весь в бликах
золотых драже,
сквозной,
из пятен и отметин,
вдруг замер
на отвесном
вираже
таинственен
и светел...