Вот и пришла долгожданная пора сбора в школу. Всё лето 1955 года прошло для меня в ожидании первого сентября. Я очень мечтал о школе. Каждый день, вечером, я отрывал лист календаря, висящего у нас на стене, и считал - сколько еще листочков-дней осталось до первого сентября. Теперь календарь (численник, как называл его папа) висел во дворе, на столбе повети. Поветь - это навес, пристроенный к хлеву, где содержался весь домашний скот. Под навесом было летнее стойло для коровы, а наверху, на чердаке хлева и на повети, хранилось сено для коровы.
Летом 1955 года под нашей поветью было все вычищено, выскоблено и отмыто. И там была наша временная кухня-столовая. Здесь же отец сложил небольшую печурку, где готовилась наша еда. Под навес вынесли из дома всю нехитрую мебель: столы, кровати, лавки и мамин сундук.
С наступлением теплых ночей весь двор стал нашим основным жильем, так как старый дом полностью сломали и на его месте уже заливался фундамент под новый дом. Учитывая дефицит денежных средств и стройматериалов, мы не могли позволить себе дорогой фундамент. Щебень купить было просто негде. Поэтому фундамент и стены, до окон, заливались шлакобетоном. В то время это был самый ходовой строительный материал, по крайней мере, в нашей округе.
Из шлака заливались не только фундаменты, но и стены. Шлак был почти дармовой, его горы лежали у каждой котельной, и расходы сводились, в принципе, к оплате погрузки и перевозки. Дорогим и дефицитным был цемент и ещё пиломатериал для опалубки. Но проблема даже в то дефицитное время сводилась только к деньгам. Имея деньги купить можно было почти всё, но не сразу и не обязательно в магазине. Самое поразительное то, что советское дефицитное время породило определение цены не в рублях, а в поллитровках, в бутылках водки, как все говорили. Ими или рублями, эквивалентными стоимости бутылки, расплачивались за частные услуги и за все то, что не купишь в магазине.
В этом плане очень показателен анекдот, который родился в 80-е годы, во времена Горбачёва. «Генсек после объявления очередной борьбы с пьянством и повышением цены на водку до 10 рублей посещает Тольяттинский АВТОВАЗ и спрашивает одного из рабочих:
- Как вы относитесь к повышению цен на водку, теперь пить-то накладно будет?
Рабочий вынимает из кармана запчасть для «Жигулей» и говорит:
- Какая разница почём водка! Вот эта железка как стоила бутылку, так и будет стоить».
Цены на любые частные услуги не были постоянными и менялись со сменой стоимости водки. Водка была самой надежной валютой при расчете за частные услуги.
В 1955 году водка (0.5 л) стоила 21 руб. 20 коп. или 2 руб. 12 коп. после деноминации рубля в 1961 году. Затем в результате постоянной борьбы с пьянством стоимость ее повышалась: 2 руб. 52 коп., 2 руб. 87 коп., 3 руб. 52 коп., 4 руб. 12 коп., 5 руб. 20 коп. и к середине 80-х годов водка стала стоить 10 руб. 20 коп. Смена цены обычно сопровождалась сменой этикетки на бутылке с новым названием. Была просто «Водка», появилась «Русская водка», предыдущая со временем стала пропадать с прилавков, но через какое-то время возвращалась, но уже с новой ценой. Так появлялась на прилавках водка «Старорусская», «Пшеничная», «Московская», «Столичная», «Экстра» и масса других.
Я не знаю сколько «бутылок» мы покупали при строительстве дома, чтобы расплатиться за погрузку, разгрузку и привоз различных стройматериалов, за работу соседям и друзьям отца. Потому что эта работа считалась помощью и никогда никому не оплачивалась деньгами. Но накормить обедом и ужином с обязательной выпивкой было просто необходимо по неписаным законам добрососедства.
Цены на продукты были более стабильны и даже регулярно снижались каждую весну. Это считалось сталинским послевоенным подарком. Но в 60-е годы цены на отдельные товары потихоньку стали расти, а более быстрыми темпами их рост проявился в 80-е годы. Зарплата оставалась стабильной вплоть до перестройки. Правда, повышались минимальные оклады у низкооплачиваемых работников - бюджетников, дворников, уборщиц, лаборантов, сторожей, кочегаров, чертежников, подсобных рабочих, грузчиков и многих других.
Например, моя мама, работая санитаркой в областной детской больнице, в 60-е годы получала такую минималку в размере тридцать рублей в месяц. В 1963 году маме исполнилось пятьдесят лет. Как мать, воспитавшая пятерых детей и награжденная медалью материнства, она ушла на пенсию. Ее пенсия составила те же тридцать рублей. К 1970 году месячный минимальный оклад повышался и стал шестьдесят рублей и только к 1980-му году повысился до семидесяти рублей.
Как я уже писал, наш новый дом строился комбинированным. Деревянный сруб ставился на высокий, по окнам, шлакобетонный цоколь. Это должно было стать самой большой комнатой – залом или, как называл ее отец – «передней». Видимо потому что она была впереди или потому что там был передний угол. Если пристраивалась еще комната, то ее назвали «задней», а за ней строились сени. Так, кстати, в то время строили все в российской глубинке. Вот и папа – наш «главный архитектор» и застройщик, за «передней» построил «заднюю», а за ней и сени. Всё стены пристроя заливалось из шлакобетона.
Из всего строительства мне хорошо запомнились только отдельные моменты. Я помню, как готовился шлакобетон. На огромный металлический лист насыпался шлак, на него сыпали цемент, с двух сторон совковыми лопатами рабочие – отец с друзьями, начинали перемешивать шлак с цементом. Затем готовая смесь из лейки поливалась водой, и лопатами начинали перемешивать ее еще быстрее, не давая воде вымывать из шлака цемент. И только слышалась постоянная команда отца: «Давай, давай! Гарцуй, гарцуй!». Затем замес, постоянно помешивая, перекладывали в ведра и заливали в готовую опалубку. Так постепенно от замеса к замесу росли стены нашего дома.
И еще в моей памяти осталась работа, относящаяся к стройке дома, которую целиком поручили нам – детям. Это заготовка тины на нашей речке. Тина - это такие речные водоросли, очень тонкие и длинные. Водоросли сушили на солнце и затем использовали вместо пакли для заделки пазов и стыков между бревнами сруба. Пакли у нас было мало, поэтому заготавливали речную тину.
Эта работа была нам по душе. Мы с удовольствием дергали водоросли на мелководье, вдоль берега, вытаскивали длинные косы на берег и раскладывали для просушки на траву. А затем купались, загорали, время от времени переворачивали подсыхающие водоросли.
Дергая водоросли, мы вспугивали стайки мальков рыб, они метались под нами, щекоча нам ноги. Было весело наблюдать, как шустрые стайки мальков вылетали из облака взмученной нами воды, при выдергивании водорослей, и россыпью уплывали в прозрачной воде. Иногда кто-то с криком отдергивал руку, и на берег летел рак, а оторванная его клешня оставалась висеть на пальце. Было не очень больно, просто пугались от неожиданности. Потом лазили вдоль берега и ловили раков, шаря под водой в береговых норках. Так что домой возвращались вымокшими до посинения, голодными, но с мешками подсушенных водорослей и десятком раков к ужину.
Радоваться такой работе пришлось недолго, так как сруб быстро установили на место и предстояла не очень приятная работа, которая так же легла на наши плечи. Отец со своими помощниками занимались крышей – ставили стропила, прибивали решетник, а мы с Машей, Татьяной и Василием должны были конопатить деревянную часть дома. Конопатить - это забивать свисающую паклю в пазы между бревнами снаружи и изнутри дома. Работа нудная, монотонная быстро надоедала. В одной руке киянка – это такой большой деревянный молоток, в другой конопатка – это такой деревянный клин, похожий на огромную отвертку. Работа сводилась к тому, что конопаткой заправляешь свисающую паклю в паз и забиваешь ее ударами киянки по конопатке. Там, где мало было пакли - добавляли.
Мы, как дятлы на старых деревьях, барабанили киянками по конопаткам, и от монотонного перестука быстро начинало стучать в голове. Через некоторое время мне казалось, что стая дятлов поселилась в моей голове. Стук звучал, как барабанная дробь. Василий начинал – «тук-тук-тук!», Татьяна с Машей с другой стороны стены отвечали «тук-тук-тук!», а я им вторил – «тук-тук-тук-тук!». И так далее – «тук-тук-тук! - да, «тук-тук-тук!»…
Постучав какое-то время, мои руки начинали уставать, я всё чаще опускал их вниз, тряс ими, как подсказывал Вася, но подняв их и, стукнув еще два-три раза, я сбегал под разными предлогами. Мне было гораздо интереснее уйти в магазин за продуктами или, в крайнем случае, пойти в огород и дергать траву для нашей Зорьки – так звали нашу корову. Все понимали, что мне просто лень заниматься трудной монотонной работой, но я никогда не слышал упреков от брата и сестер. Василий был очень добрым и помогал мне всегда, Татьяна была просто нашей нянькой, а Маша в силу своей взрослости просто делала вид, что это ее не касается.
Вечером мы уставшие с Василием и Ильёй, который целый день был предоставлен самому себе, поднимались по приставной лестнице на поветь, где под большим куском брезента еще оставалось прошлогоднее сено, зарывались в него и после рассказов разных страшилок, от которых мы плотнее прижимались друг к другу, засыпали, как убитые, до утра. Утром Василия и меня поднимали с рассветом и загружали работой по хозяйству.
Васе доставалась тяжелая, и не очень приятная работа – отогнать корову на пастбище, очистить стойло от навоза и засыпать его опилками или соломой, перетаскать навоз за хлев на навозную кучу, а затем помогать отцу на стройке. Я же занимался, как считалось, более легкой работой – сходить на родник за питьевой водой, затем с сестрами натаскать из речки воды в бочки для стройки и для полива.
Родник был примерно в четырёхстах метрах от дома, а до реки метров двести. Первое время у меня не получалось носить воду на коромысле. Ведра раскачивались в разные стороны, расплескивая воду, да и поднять на плечо ношу, весом более двадцати килограммов, было сложно для моих слабых мышц. Здесь я быстро нашел выход – я стал нагибаться под коромысло и распрямляться с этой тяжестью на плечах, а не вешать руками коромысло с ведрами на плечо, как это делали взрослые.
Когда отец увидел, что я принес не полные ведра воды, и понял, что она по пути расплескалась, он тут же изготовил из рейки две крестовины и положил их в ведра, со словами: - Теперь не будут так расплескиваться, и, ходить учись с ношей на плечах. Я быстро научился носить воду на коромысле и ведра перестали раскачиваться в разные стороны. Просто походка должна быть плавной на полусогнутых ногах.
Походы за водой не входили в мои постоянные обязанности, этим занимались мама и Татьяна с Марией. Меня привлекали к этой работе только тогда, когда воды надо было много или если больше некому ее носить. В постоянные мои обязанности входили походы в магазин за продуктами, полив грядок в огороде, прополка картофеля.
Дергать высокую траву в огороде я не любил, для меня это было, как наказание, а вот ходить по магазинам за продуктами мне очень нравилось. Эту работу по дому я начал выполнять очень рано, лет с пяти, это точно. К шести годам я уже неплохо считал в уме, знал все цены на продукты, и с большим удовольствием ходил по магазинам. Иногда мой поход за хлебом длился очень долго, и мне тогда доставалось от мамы. А случалось это, когда я, заигравшись, поздно вышел из дома и хлеб в нашем ларьке закончился, весь раскупили, и мне приходилось идти в другой магазин.
В нашей Терновке, в то время, был только один ларек, где можно было купить хлеб и другие сопутствующие продукты. Еще был деревянный универмаг, где продавалось всё - от канцтоваров до одежды и хозяйственных товаров. Поэтому за хлебом мне приходилось идти в КЭЧ, так в народе назывался ещё один ларек, который принадлежал какой-то эксплуатационной части, и находился недалеко от завода «Пензмш». Но его все называли, как и в военное время, завод № 740.
До войны это была галетная фабрика, а в начале войны ее переоборудовали в завод по производству новейшего вооружения – легендарных «Катюш», а после войны там стали производить прядильные машины.
Поход за хлебом в этот КЭЧ был не близким, сегодня это четыре остановки на общественном транспорте, но мне приходилось идти пешком, и не только от того, что автобус ходил очень редко, у меня просто на это не было денег. Туда и обратно надо было заплатить 1 рубль 20 копеек, а это как раз один килограмм ржаного хлеба. В то время хлеб продавался на вес. Буханка хлеба весила как раз один килограмм и цена ее не менялась, просто хлеб стал продаваться штучно, а вес стал постепенно и значительно уменьшаться.
После таких походов, придя домой с хлебом, я получал хороший выговор от мамы и иногда подзатыльник от отца, так как надо было кормить обедом работников на стройке дома, а обед задерживался из-за меня.
Заканчивалось лето, августовские ночи стали холодными и мы с Ильей ночевали у соседей, у тети Сани. Спали на полу. Под Ильей был старый матрас с детской кровати и ватное одеяло, а я рядом довольствовался папиным тулупом и укрывался пледом из овчины. Нам было очень тепло, но ночью Илья все равно перебирался ко мне под бочок и постепенно сталкивал меня с тулупа на голый пол.
Строительство дома подходило к своему завершению. Снаружи, казалось, что в новом доме уже можно жить. Крыша есть, окна застеклены, двери навешаны. Но это было далеко не так. Шла внутренняя отделка. Стелились полы из новых широких досок. Утеплялись потолки. Папа решил их утеплить по старинке. Для этого заготовлялось много сухой листвы, ее возили из леса и укладывали на потолок. Доски потолка предварительно в стыках и швах были промазаны раствором из глины, а сверху на слой листвы насыпался слой сухой земли. По словам отца это должно было хорошо сохранять тепло в доме.
До начала зимы еще предстояло сложить русскую печь на кухне и голландку в комнате. Наружная обшивка бревенчатых стен и внутренняя штукатурка откладывались на следующее лето.
Примечание: Все события – это воспоминания из моего детства. Имена и фамилии подлинные.
Продолжение следует.