Законы, по которым Бетховен писал сонаты,
пульсируют в моей голове: largo,allegro, staccato.
Оперы Вагнера порхают около сердца,
изнемогают adagio, allegretto, scherzo.
Я помню пальцы свои на школьном фортепиано:
для Черни довольно поздно, а для Шопена рано...
Я помню ноктюрн, истерзавший моё подреберье!
О, я понимаю твою тоску, несчастный Сальери!
Каждый хотел бы с лёгкостью и быстротой колибри
страсти перерождать в переливы бурлящих ритмов!
Сердце-то в нас гениально, как Вагнер или Бетховен,
только на клавиши, струны не льётся и не выходит,
музыку свою отбивает по гулкой грудине:
вечное разоблачение магии Гарри Гудини...