В соседней хате старая кровать скрипела,
моля немедленно себя сломать
и выбросить в окно,
облив бензином, просадить пылающим болтом
грудь - труженицу, тешавшую полк мадмуазелей.
Вторичной партией соседей и метели,
пробить пытаясь потолка и стен
решётчатую синь,
я для него - далёкого - играла ДебюссИ
на шестиструнном вдохновенном женском теле.
Стыдливо в ре миноре прикрывая деку,
оно вздувало родинки ладов,
рубцы от камертона,
трясло зубов колками цвета маскарпоне
и шею грифа гнуло к рюмочке Мальбека.
Вечерний бал гремел и близился к финалу.
Все: лампы светлячок, блокнот и кот
застыли в восхищеньи
моей паваной с духом улизнувшего со сцены,
холодным, липким, пахнущим металлом.
Летели вскрики струн, врезаясь в бездорожье
молчания,
восставшего меж нами.
В соседней хате тише женщина стонала
ритмичной, но фальшивой нотой "Боже".